Р. С. Шеррифф - Две недели в сентябре

– Тут пустое купе для курящих! – крикнул Дик, потому что в дальнем углу купе мистера Стивенса уже кто-то сидел, и мистер Стивенс на секунду замер в нерешительности. Но потом семья, рассредоточившаяся и готовая вот-вот разделиться – каждый открыл разные двери, – снова сгрудилась возле той двери, которую распахнул Дик.

Эрни втолкнули первым. Ему пришлось бросить яхту, ведерко и лопатку на пол и перелезть через них; потом в купе забралась Мэри, а за ней Дик, который остановился и помог подняться миссис Стивенс, пока мистер Стивенс осторожно поддерживал ее сзади.

Отлично! Все сели. Мистер Стивенс подождал на платформе, поставив одну ногу на подножку, пока багаж не оказался в отведенном для него вагоне. Потом подошел Райслип и коснулся своей фуражки.

– Все готово, сэр.

– Хорошо. В субботу через две недели, в пять часов, – сказал мистер Стивенс.

– Будет сделано, сэр. Мистер Стивенс с улыбкой протянул Райслипу два шиллинга. Приятно, когда в присутствии всей семьи тебя называют “сэр”. Проводник дунул в свисток, и миссис Стивенс умоляюще протянула руку к мужу, словно боясь, что он провалится между поездом и платформой, но он легко поднялся в вагон и захлопнул дверь.

– Вот и все, – сказал он, окидывая взглядом вещи и свертки на багажной полке и сиденьях.

Поезд набрал скорость, и почти мгновенно его колеса простучали над дорожкой, которая ныряла под Насыпь в конце Корунна-роуд.

– Уже подъезжаем! – сказал мистер Стивенс, и все семейство, которое раскладывало вещи, собралось у окна, чтобы в последний раз посмотреть на свою улицу.

Мистер Хьюз был у себя в саду – крайний дом, номер два. Он мыл перевернутый велосипед. Следующим был дом номер четыре с неровной, запущенной лужайкой и заросшими сорняками клумбами; здесь жили какие-то чудаки, о которых никто ничего не знал, но некоторые думали, что они киноактеры.

Промелькнули дома номер шесть и восемь, оба с ухоженными садами, хотя мистеру Стивенсу никогда не нравился грот мистера Беннета. Для такого нужен сад побольше…

Потом показались номер двенадцать с солнечными часами и номер четырнадцать, где мистер Фостер держал кроликов в грязных клетках.

Поезд несся слишком быстро, уже мало что можно было разглядеть, и все напряженно ждали, когда в окне на мгновение появится их собственный дом. Эрни, Дик и Мэри наслаждались видом, потому что им редко доводилось наблюдать за тем, что творится в закулисье. Они вскрикивали, подметив какую-нибудь мелочь, и торжествующе рассмеялись, когда увидели, как миссис Фрейзер в бигудях бросает что-то в мусорное ведро: она всегда была разодета в пух и прах, когда выходила на улицу не через заднюю, а через парадную дверь. За окном промелькнул мистер Шеперд, который поливал герань на пне, оставшемся от яблони, а потом все притихли.

И вот показался их дом. Из поезда он выглядел удивительно крошечным, ненастоящим и безмолвным: шторы задернуты, на веревке для белья ничего не висит, в саду безлюдно.

С Насыпи была видна задняя сторона крыши, где новые листы шифера, уложенные после прошлогодней грозы, походили на светло-серую квадратную заплатку.

Утром в это время на большую часть сада падала тень от дома, но луч света проникал сбоку и освещал белые астры под яблоней.

Кирпичная кладка на солнечной стороне казалась выцветшей и имела неприглядный вид, но задняя часть дома, которая оставалась в тени, выглядела гораздо лучше, а дикий виноград и сирень даже облагораживали ее.

У мистера Стивенса в этот момент всегда сжималось сердце, и, всего раз окинув дом пристальным взглядом, он отвернулся и сел в углу. Но хотя бы одним поводом для беспокойства стало меньше. На полпути к станции он внезапно понял, что никак не может вспомнить, закрыл ли окно в уборной. Спрашивать у других он не осмелился, потому что это была одна из его обязанностей, и заговорить об этом было бы смешно. Оказалось, что все в порядке – окно закрыто. Поразительно, сколько всего можно делать машинально.

У миссис Стивенс сердце не сжималось, хотя она больше остальных была привязана к маленькому домику, где проходила вся ее жизнь. Она только с тревогой посмотрела, не идет ли из труб или окон дым, боясь, что забыла кухонное полотенце возле горячей плиты или не убрала тлеющие угли из печки.

Эрни волновался больше всех. Он целый месяц ждал, когда на дом можно будет посмотреть с высоты, и, пока они проносились мимо, отчаянно искал в желобе под крышей свой теннисный мячик.