Томас Рид - Избранные произведения. Том III

На следующий день после того, как привезли домой тело охотника-натуралиста, солнце снова заходило над равниной Гран-Чако, золотя вершины пальм. Стада стройных оленей и красивых пятнистых косуль, наевшись досыта степной травы, мирно шли на водопой. Они не боялись охотников. Их покой нарушали только красная пума да желтый ягуар, ошибочно называемый в Южной Америке тигром.

На берегу Пилькомайо, в тридцати милях от дома Гальбергера, где оплакивали хозяина, и в двадцати милях от деревушки това у костра сидели трое: сын, племянник убитого и гаучо Гаспар. Такая отлучка из дома на следующий же день после возвращения тела Гальбергера может показаться странной. Поэтому сразу надо сказать, что они выехали из дома, чтобы преследовать убийц отца и похитителей дочери. И хотя они не могли сказать наверняка, кто это сделал, но догадывались, что это индейцы. Только индейцы могли оставить такие следы на берегу реки.

Догадку подтверждал и тот факт, что среди следов копыт оказались и следы подкованной лошади. Туземцы же никогда не подковывают своих лошадей. Правда, могло случиться, что какой-нибудь индеец украл лошадь у европейца и ездил на ней; но тогда следы подков были бы видны только в двух направлениях: вниз по реке и обратно. На самом же деле отпечатки этих следов оставлены были четыре раза, и в последний раз — совсем недавно по направлению к деревне.

Осмотрев внимательно эти следы, друзья увидели, что они идут от брода к сумаховой роще, по тропинке тапиров к месту, где совершено было убийство и трава окрашена кровью. Все это доказывало, что всадник на подкованной лошади принимал участие в преступлении, может быть, даже играл в нем главную роль.

Выследил врага главным образом гаучо. Людвиг и Киприано старались лишь помочь его наблюдениям.

Они выехали из дома рано утром. Гальбергера похоронили очень быстро, потому что при такой жаре нельзя было откладывать похороны. Вдова не только не удерживала сына и племянника, она даже торопила их. Ведь у нее было двойное горе. Пропала ее дочь, и несчастная мать надеялась, что они ее разыщут. Она не боялась остаться одна, с ней были верные слуги. Все были убеждены, что Франческа жива.

Ни Гаспара, ни Людвига, ни тем более Киприано не надо было торопить. Все они готовы были пожертвовать жизнью, лишь бы вернуть Франческу ее матери. Когда они выехали в степь, у них не было еще никакого определенного плана. Их только беспокоила участь молодой девушки и они помнили только одно: надо спешить. Наступила ночь, пришлось сделать привал. У костра друзья стали обдумывать план действий. Прежде всего следовало быть очень осторожными, потому что злодеи, так предательски убившие Гальбергера, не пощадят и их. Прежде, чем развести костер, Гаспар внимательно осмотрел окрестности, привязал лошадей, а Людвигу и Киприано велел зажечь сухой хворост. Костер развели за пальмовой рощицей так, чтобы его не было видно издалека. На костре в котелке кипела вода.

Пока гаучо возился около лошадей, Людвиг и Киприано обсуждали у костра, кто мог убить Гальбергера и похитить сестру.

— Это дело индейцев из племени това, — сказал Киприано.

— Не может быть, Киприано! — воскликнул Людвиг. — Зачем им убивать моего отца?

— Ну, причина-то есть, хотя бы у одного из них.

— У кого?

— У Агуары.

— Агуара! Почему ты подозреваешь именно его?

— Он сделал это, чтобы захватить твою сестру.

— Что ты говоришь, Киприано? — удивился Людвиг.

— Да, я давно заметил, что сын вождя заглядывается на Франческу.

— Негодяй! — возмутился Людвиг. Он действительно не замечал того, что не скрылось от глаз ревнивого Киприано. К тому же сам факт, что краснокожий дикарь влюбился в его сестру, казался ему невероятным. Сын прусского натуралиста со своими предрассудками не мог допустить и мысли об этом.

— Ты не ошибаешься, Киприано? — спросил он.

— Ничуть. Агуара часто держал себя с Франческой очень развязно. Однажды я даже чуть не побил его, но дядя, боясь поссориться с Нарагуаной, защитил его.

— А отец знал что-нибудь об этом?

— Я думаю, что нет. Я даже не хотел говорить ему.

Все это было для Людвига новостью. Невольно он проникся подозрениями Киприано. Но что бы он ни думал о сыне, Нарагуану он не мог считать виновником преступления: вождь това — друг отца и их защитник.

— Не может быть, — повторял он, — не может быть!