Томас Рид - Избранные произведения. Том III

Потом еще один ушел внутрь и улегся на груде зерна. Четвертый оставался на пороге, он чинил порванную упряжь. Вскоре он тоже встал, вошел в дом, и я слышал, как он просит шило. Сердце у меня забилось быстрее, на лице появилась краска: у меня возник план бегства.

Хотя я слышал, как колотится у меня сердце, ударяя о ребра, словно молотом, чувствовал я себя спокойным и сосредоточенным, как никогда в жизни. Я знал, что каждое мгновение уменьшает шансы на успех. В любой момент лейтенант конфедератов может приказать выступать.

Солдат, чинивший упряжь, снова вышел и подошел к лошади.

Застегнув починенную упряжь, он направился прямо в кладовую. Подошел к товарищам и сел рядом с ними.

Я посмотрел на Тоттена и потом негромко спросил караульного, нет ли здесь капустного листа, чтобы перевязать поврежденную лодыжку.

— Капустный лист? — переспросил тот. — Какого дьявола! Откуда здесь капуста?

— Вон там! — Я показал на угол поля, где заметил несколько огородных грядок.

— О! — ответил он со смехом. — Если считаете, что они подойдут, можете воспользоваться.

— Спасибо, сэр, — сказал Тоттен. — Не хотите ли табаку?

И сержант достал из кармана плитку жевательного табаку, которая, к счастью, у него оказалась.

Мятежник подошел и с готовностью взял табак; сунув его в рот, снова отошел.

Как и хотел Тоттен, при этом караульный оказался на несколько футов ближе к нам.

— Наверно, табак получше капустного листа, — с улыбкой сказал солдат.

— Не для нас, — ответил Тоттен, посмотрев на меня. Если бы солдат заметил этот взгляд и сумел бы разгадать его, это могло нам помешать.

— Рюб! — позвал караульный второго стражника, который сидел в пятидесяти шагах от нас, у самого огорода. — Принеси головку зелени: янки хочет перевязать ею ногу.

Рюбен прислонил свое длинное ружье к бревну, на котором сидел, медленно встал и направился к «зелени».

Я взглянул на Тоттена. Он подобрал под себя ноги и энергично растирал одной рукой лодыжку. Наш часовой, разговаривая со вторым, полуотвернулся от нас; конец его ружья упирался в ногу в десяти футах от сержанта. Я был рядом с Тоттеном, но чуть в стороне, и хорошо видел конфедерата. Я понял, что сержант готов; он внимательно наблюдал за мной.

Второй часовой добрался до грядки и наклонился, чтобы сорвать «зелень». Наступило время действий: я поднял правую руку.

С быстротой рыси Тоттен бросился на ничего не подозревающего часового. Одновременно я взбежал по ступенькам, закрыл тяжелую дверь и запер ее на засов — прежде чем внутри кто-нибудь успел пошевелить рукой или ногой.

Я успел вовремя. Когда я ставил на место железный стержень, мятежники изнутри навалились на дверь, испуская громкие проклятия.

Но засов оказался прочным, он не поддавался их усилиям; и я смог навесить замок и закрыть его. Сделав это, я спрыгнул с крыльца и побежал к оставленному вторым часовым ружью.

Все это время Тоттен и первый часовой продолжали бороться. Бросившись к противнику, Тоттен ухватил его за ноги, одновременно схватил ружье и свалил часового. Я знал, что мало кто сравнится с сержантом в физической силе; удовлетворенный тем, что он побеждает противника, я оставил его кончать дело.

Владелец ружья, пришедший в себя, тоже бежал к нему; при этом он громко кричал и все еще держал в руке головку капусты. К счастью я бежал быстрей и оказался у бревна первым; но когда я наклонился, чтобы схватить ружье, мятежник яростно набросился на меня. Одной рукой ухватив ложе, он второй сильно ударил меня по лицу. Но я успел прочно схватиться за ствол; напрягая все силы, я завладел оружием, заставив солдата опуститься на колени. Прежде чем он смог оправиться, я нанес ему сокрушительный удар ложем по голове, и он упал на землю.

Потребовалось несколько секунд, чтобы добежать до маленькой конюшни и выпустить наших товарищей. Затем мы все побежали к сержанту, который продолжал сражаться с часовым.

Тоттен схватил противника за горло; он, несомненно, задушил бы его, конфедерат оказался очень силен и держал сержанта за запястья.

Наше прибытие положило конец схватке; часовой, видя, что нас много и что к его голове приставлено ружье, воскликнул:

— Сдаюсь!

Пока все это происходило, оставшиеся в кладовой делали отчаянные усилия, чтобы вырваться. Но дубовая дверь оказалась прочной, засовы крепкие, и мы видели, что конфедератам потребуется еще немало времени, чтобы освободиться.

Прежде чем они сумели это сделать, мы все скакали на свежих лошадях.