Ирвин Шоу - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

Ветераны наконец тронулись в путь, знамена проплыли мимо парижского отделения «Транс уорлд эрлайнс» и двинулись по Елисейским полям. Беддоуз наблюдал за ними, думая о других парадах, других знаменах. А потом увидел Кристину. Она пересекала мостовую, легко и уверенно лавируя между автомобилями. Кристина может прожить в Европе всю жизнь, подумал Беддоуз, с улыбкой глядя на нее, но ей достаточно пройти десять шагов, чтобы все поняли: она родилась на другом континенте.

Он встал, когда она открыла дверь на террасу. Шляпку она не носила, и Беддоуз отметил, что волосы у нее более темные и заметно удлинились. Он расцеловал ее в обе щеки:

— Так вроде бы принято во Франции.

Она на мгновение прижалась к нему:

— Ну вот, мужчина вернулся.

Села, расстегнула пальто, улыбнулась. Ее щеки раскраснелись от холодного воздуха, глаза сверкали, выглядела она ослепительно молодой.

— Душа Парижа. — Беддоуз коснулся ее руки. — Американской его части. Что будем пить?

— Чай, пожалуйста. Я так рада тебя видеть!

— Чай? — Беддоуз изобразил недоумение. — Что-то случилось?

— Нет, — покачала головой Кристина. — Просто хочу чаю.

— Таким напитком не принято встречать путешественника.

— С лимоном, пожалуйста, — добавила Кристина.

Беддоуз пожал плечами и заказал чай.

— Как Египет? — спросила Кристина.

— Я был в Египте? — Беддоуз воззрился на Кристину, любуясь ее лицом.

— Так писали в газетах.

— О да. — И продолжил голосом всезнайки-комментатора: — Новый мир, корчащийся в родовых муках. Феодализм он уже перерос, до демократии — не дозрел…

Кристина изобразила гримаску:

— Прекрасная фраза для анналов государственного департамента. Я просто хотела узнать, как там в Египте.

— Солнечно и грустно. После двух недель в Каире начинаешь всех жалеть. А как Париж?

— Демократию он уже перерос.

Беддоуз улыбнулся, наклонился через маленький столик, поцеловал Кристину.

— Я просто хотел узнать, как тут в Париже?

— Без изменений. — Помолчав, Кристина добавила: — Почти без изменений.

— Кто в городе?

— Все те же лица. Обычные счастливые изгнанники. Чарльз, Борис, Энн, Тедди…

Тедди — тот самый фотограф.

— Ты с ним часто виделась? — как бы невзначай спросил Беддоуз.

— А что? — Кристина чуть улыбнулась.

— Просто интересуюсь.

Официант принес чай. Она наполнила чашку, выжала лимон длинными ловкими пальцами. Беддоуз отметил, что она перестала пользоваться ярким лаком.

— Твои волосы. Что случилось?

Кристина небрежно коснулась волос.

— О… Ты заметил?

— Блондинки теперь не в моде?

— Я решила вернуться к своему естественному цвету, посмотреть, что из этого выйдет. Тебе нравится?

— Еще не решил. Они стали длиннее?

— Да. На зиму. Чтобы не мерзла шея. Все говорят, с такой прической я выгляжу моложе.

— И это правда. Выглядишь ты ровно на одиннадцать лет.

Кристина улыбнулась, отсалютовала ему чашкой:

— За тех, кто возвращается.

— Тосты чаем я не принимаю.

— Пора отвыкать от вредных привычек. На спиртном свет клином не сошелся. — Кристина маленькими глоточками пила чай.

— Я вот подумал насчет вечера, — сменил тему Беддоуз. — Предлагаю лишить своей компании наших друзей и пообедать в том бистро у рынка. Мне ужасно хочется стейка. А потом… — Он не договорил. — Что такое? Мы не сможем вместе пообедать?

— Не совсем так. — Кристина наклонила голову и уставилась на чашку с чаем. — У меня свидание…

— Так отмени его! — вырвалось у Беддоуза. — Продинамь этого типа.

— Не могу. — Кристина подняла на него глаза. — Он придет сюда с минуты на минуту.

— Ага, — кивнул Беддоуз. — Это, естественно, меняет дело.

— Да.

— Мы не можем бортануть его?

— Нет, мы не можем бортануть его.

— Нет таких мужчин, которых нельзя бортануть. Скажи, что прибыл старый друг, чудом избежавший ужасов пустыни, дизентерии, религиозных фанатиков, которые едва не освежевали его живьем. Скажи, что он требует особого внимания, что его расшалившимся нервам нужно трепетное отношение.

Улыбаясь, Кристина покачала головой:

— Извини, не могу.

— Так давай скажу я, — гнул свое Беддоуз. — Как мужчина мужчине. «Видишь ли, старичок, мы оба взрослые люди, цивилизованные существа…» В таком вот аспекте.

— Нет.

— Почему нет? — спросил Беддоуз, отдавая себе отчет в том, что нарушает любимый принцип никого ни о чем не просить. — Почему мы не можем этого сделать?

— Потому что я не хочу.