Ирвин Шоу - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

— Ничего живется.

— После того как мы… ну… можно сказать, расстались, хотя продолжали жить в одном доме и я видела его каждый день и подавала ему вместе со всеми еду, мы больше не сказали друг другу ни слова, за исключением «до свидания». Он словно озверел. Вечерами приходил домой весь в крови после драк, люди стали относиться к нему как к бездомной опасной собаке, он спал с каждой девкой в городе. Я, конечно, об этом слышала. Наверно, это было что-то вроде мести, но я его не винила, хотя и понимала, что в таком мерзком, лицемерном городишке добром это не закончится. Его посадили в тюрьму за изнасилование — подумать только, за изнасилование, когда все девки и бабы бегали за ним, как ребятишки за пожарной машиной. Про это он тебе рассказывал?

— Да.

— А про сестер-близняшек, в изнасиловании которых его обвинили? Их отец и подал на него в суд.

— Тоже рассказывал.

— Он, должно быть, очень тебя любил, если рассказывал такие вещи.

— Наверно, да. Он любил мне рассказывать. — Уэсли вспомнил ночи под звездным небом на палубе или во тьме штурвальной рубки.

— Конечно, они его и схватили — при такой репутации его можно было в чем хочешь обвинить, — сказала Клотильда с горечью в голосе. — Эти близняшки могли выбирать отца своим детям по крайней мере из полсотни людей! Включая и того полицейского, который Тома арестовал. Я видела их — этих близняшек, они по-прежнему живут здесь, теперь уже взрослые женщины. Вот их я не советую тебе разыскивать. Один из парней выглядит так, словно он твой брат. — Клотильда весело рассмеялась. — Наконец-то в этом городе хоть у кого-то в жилах течет частица порядочной крови. Иногда ночами, — тихо произнесла она, — я думаю: как все было бы, если бы я послушалась его безумных уговоров и убежала с ним — двадцатипятилетняя служанка и шестнадцатилетний мальчик, и оба без гроша в кармане… Разве имела я право совершить такую подлость по отношению к нему? — спросила она, словно стараясь найти себе оправдание.

— Наверное, нет, — ответил Уэсли.

— А я все говорю и говорю. Только о себе. О том, что было когда-то. А как ты? Как ты-то живешь?

— Неплохо.

— Ты доволен тем, как у тебя все получается?

— Этого я, пожалуй, не сказал бы.

— Тем не менее у тебя ухоженный вид — ты хорошо одет и выглядишь как молодой джентльмен.

— Мне просто некоторым образом повезло, — сказал Уэсли. — Кое-кто обо мне заботится.

— Ты расскажешь мне все за ужином. Ты ведь не торопишься уехать из города?

— Не особенно, — ответил Уэсли. — Я хотел уехать завтра.

— Я приготовлю тебе свинину под яблочным соусом с картошкой и красной капустой. Это было самое любимое блюдо твоего отца. — Она помолчала. — Только знаешь, Уэсли, — проговорила она неуверенно, — я ведь живу не одна. У меня есть друг, он хороший человек, мастер на мебельной фабрике. Но мы с ним не женаты. У него жена и двое ребят — они католики… Он тоже будет ужинать. Ты не против? — спросила она с тревогой.

— Это ни меня, ни отца не касается.

— Люди ведь бывают разные, никогда не знаешь, что они подумают. — Она вздохнула. — Женщина не может жить одна. По крайней мере я. Я живу двумя жизнями сразу: одна — каждодневная, когда мужчина приходит домой, садится вечером за свою газету, пьет пиво и ничего такого особенного тебе не говорит, а другая — воспоминания о чудесных днях молодости, проведенных с необузданным мальчишкой. Я должна сказать тебе, Уэсли, твой отец был самым нежным, самым ласковым мужчиной, о таком женщина может только мечтать в своих странствиях по этой земле. И у него была такая нежная кожа, словно шелк. Ничего, что я тебе все это рассказываю, а?

— Мне только это и нужно, — сказал Уэсли, чувствуя, как к глазам подступают слезы жалости — не к себе или к своему мертвому отцу, а к шедшей рядом с ним коренастой, смуглой, как индианка, стареющей женщине, на чью долю выпали лишь работа и тяжелые разочарования.

— Ты пьешь вино за ужином? — спросила Клотильда.

— С удовольствием бы выпил, — ответил Уэсли. — Я ведь долго жил во Франции.

— Мы сейчас зайдем в магазин, — оживленно сказала Клотильда, — и купим бутылку отличного красного вина, чтобы отпраздновать приезд к старой женщине красавца сына ее возлюбленного. Фрэнк — так зовут моего мастера с мебельной фабрики — может по такому случаю отказаться от своего пива.

Старик Шульц, бывший менеджер его отца, жил, как сообщила ему Элис, в доме для престарелых в Бронксе.

— Это вон тот толстый старик, который сидит в холле в котелке и в пальто, точно собрался гулять, — сказал Уэсли служитель. — Только он никуда не выходит. Сидит вот так каждый божий день и молчит. Не знаю, станет ли он с вами разговаривать.