Ирвин Шоу - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

Легкий ветерок прогнал облако, на мгновение выглянуло солнце. В его лучах Роберт увидел, как необычная пара приблизилась к началу самой сложной на вершине трассы. Без колебаний голубоглазый скользнул вниз. Он уверенно и грамотно лавировал, оставляя позади других, более осторожных лыжников. Женщина следовала рядом.

Глядя на две быстро превращавшиеся в темные точки фигуры, Роберт понимал, что сделать уже ничего не сможет. Оставалось только ждать, когда небо пошлет ему лишенную всякой надежды на месть, бездушную и холодную способность простить.

Вырвавшись из пятна яркого солнечного света, две темные точки растворились в серой вате окружавших подножие горы облаков. Роберт медленно вернулся к месту, где оставил свои лыжи, и неловко вставил ботинки в крепления. Пальцы успели окоченеть, ведь перчатки он снял еще в кабине, когда душу приятно грела вера в то, что ударом кулака удастся восстановить попранную когда-то давно справедливость.

Роберт энергично взмахнул палками, выбрав ту же трассу, по которой спускались Мак и его новая итальянская знакомая. Он догнал обоих где-то посредине склона.

Когда все трое возвращались в гостиницу, пошел снег. В ресторане состоялся веселый ужин, было выпито немало вина, а «графиня» оставила Маку свой адрес. «Будешь в Риме, — сказала она, — обязательно заходи».

В погруженном во тьму здании «Исследовательских лабораторий Фогеля-Паулсона» светилось окно. Мыши всевозможных окрасок и генетических линий мирно спали в клетках. Дремали обезьяны, видели сны собаки, крысы-альбиносы не без оснований опасались утренних инъекций и скальпелей. Тихо урчали вычислительные машины. Геометрически правильными соцветиями разрастались культуры в лабораторных чашках. За опущенными шторами втихомолку обменивались молекулами растворы и реактивы, а в запертых комнатах рождались на свет яды и лекарства. В сияющих лунным светом стальных сейфах под защитой электромагнитных запоров хранились секреты миллионов формул.

В единственном ярко освещенном помещении от стола к столу беззвучно двигалась фигура в белом халате, разливая жидкости по небольшим стеклянным сосудам, добавляя красно-коричневый порошок к содержимому мензурок, делая пометки в рабочем блокноте. То был Колиер Мэнихен — среднего роста круглолицый человек с гладкими, как дыня, щеками. При взгляде на него на ум поневоле приходила мысль о канталупе — спелой, однако не слишком вкусной мускусной дыне при выпуклых очках. Глаза Мэнихена носили выражение младенца, который давно уже лежит в мокрых пеленках, а к самым выдающимся чертам ученого можно было отнести светлый пушок на дынном лбу и арбузное брюшко. Колиер Мэнихен не походил на нобелевского лауреата. Он и не был нобелевским лауреатом. Ему стукнуло двадцать девять лет и три месяца. Статистика показывала, что большинство великих научных открытий совершены людьми, не достигшими тридцати двух лет. Мэнихену оставалось два года и девять месяцев.

Его шансы на великое научное открытие в «Лабораториях Фогеля-Паулсона» были весьма призрачны. Он работал в отделе моющих средств над проблемой детергента, способного со временем разлагаться в воде. В крупных журналах появилась серия неприятных статей о покрытых пеной ручьях, где гибнет форель. Мэнихен отлично знал, что еще никто и никогда не получал Нобелевскую премию за новый детергент — даже за такой, который щадит форель. Через неделю ему исполнится двадцать девять лет и четыре месяца.

Другие сотрудники компании, более молодые, бились над лейкемией и раком матки, экспериментировали с веществами, обещавшими перспективы в лечении шизофрении… все — возможные пути в Стокгольм. Этих перспективных ученых вызывали на совещания, мистер Паулсон приглашал их в загородный клуб и к себе домой. Они разъезжали в спортивных автомобилях с роскошными девушками, словно настоящие киноартисты. Но в отдел моющих средств мистер Паулсон не заходил, а встречая Мэнихена в коридоре, звал его Джонсом. Когда-то, лет шесть назад, у мистера Паулсона сложилось впечатление, что имя Мэнихена — Джонс.

Жена Мэнихена смахивала на мускусную дыню. Они имели двух детей, похожих на то, что можно было бы ожидать, а также «плимут» пятилетней давности. Миссис Мэнихен не возражала против ночной работы мужа. Напротив.

Сейчас он работал ночью, потому что днем столкнулся с поразительным феноменом. Мэнихен взял стандартный детергент, «Флоксо», и на глаз добавил красновато-коричневого порошка — сравнительно простого вещества, широко известного как диокситетрамерфеноферроген-14, свободно вступающего в соединения со стеоратами. Химикат этот относился к числу дорогих, поэтому ученый прибавлял по грамму на фунт «Флоксо», обходящегося в один доллар восемьдесят центов за тонну и продававшегося во всех универмагах в больших экономичных упаковках по сорок семь центов.