Томас Гарди - Вдали от безумной толпы

– Он, знаете ли, не какой-нибудь там грубиян и неуч, все науки превзошел, – не совсем уверенно сказал Мэтью. – Только по своему сумасбродству пошел он в солдаты. А девушкам-то по вкусу этакие греховодники.

– Слушай, Кэйни Болл, – не унимался Габриэль, – можешь ты поклясться самой ужасной клятвой, что женщина, которую ты видел, была мисс Эвердин?

– Кэйни Болл, ведь ты не какой-нибудь сосунок, – изрек Джозеф замогильным голосом, каким говорил в торжественных случаях, – ты понимаешь, что значит дать клятву? Так и знай, это страшное свидетельство, ты ответишь за него своей кровью, и апостол Матфей говорит: «На чью голову падет клятва, тот будет раздавлен насмерть». Ну, можешь ты теперь перед всем честным народом поклясться, как тебя просит пастух?

– Ой, нет, мистер Оук! – воскликнул до смерти перепуганный Кэйни, растерянно глядя то на Джозефа, то на Габриэля. – Я готов сказать, что я сказал правду, но ни за что не скажу: «Провалиться мне в тартарары, коли это неправда».

– Кэйни! Кэйни! Да разве так можно? – сурово оборвал его Джозеф. – От тебя требуют, чтобы ты дал священную клятву, а ты бранишься, как нечестивый Семей [27], сын Геры, который так и сыпал проклятьями! Стыдись, парень!

– Да я и не думаю браниться! Что это вы, Джозеф Пурграс, возводите на меня напраслину! Бедный я малый! – бормотал Кэйни, у которого уже слезы брызнули из глаз. – Могу только по всей правде сказать, что то были мисс Эвердин и сержант Трой, но коли вы заставляете меня сказать под клятвой ужасную правду, то, может, то были вовсе не они!

– Будет нам допытываться, – бросил Габриэль, вновь принимаясь за работу.

– Эх, Кэйни Болл, докатишься ты до сумы! – вздохнул Джозеф Пурграс.

Вновь заработали косами, и послышался шелест и шуршанье колосьев. Габриэль не пытался казаться веселым, но и не обнаруживал своего мрачного настроения. Однако Когген прекрасно понимал, что происходит у него в душе, и, когда они отошли в сторонку, сказал:

– Не расстраивайтесь, Габриэль. Не все ли вам равно, чья она милая, коли она не для вас.

– Я тоже так думаю, – отозвался Габриэль.

В тот же самый день в сумерках Габриэль стоял у забора сада Коггена, опершись о калитку, и осматривал в последний раз все вокруг, перед тем как идти на отдых.

Какая-то повозка медленно тащилась по заросшему травой краю дороги. Оттуда доносились голоса двух женщин. Разговаривали они непринужденно, без всякой оглядки. Он тотчас же узнал голоса Батшебы и Лидди.

Повозка поравнялась с Габриэлем и проехала мимо него. Это была двуколка мисс Эвердин, и там сидели Лидди и ее хозяйка. Лидди расспрашивала свою спутницу о Бате, и та отвечала ей небрежно и рассеянно. Заметно было, что и Батшеба и лошадь очень устали.

Он вздохнул с облегчением, увидав, что она вернулась домой здравой и невредимой, все мрачные мысли отхлынули, и им овладела огромная радость. Неприятные известия были позабыты.

Долгое время он стоял у калитки. Наконец погасли последние отсветы вечерней зари, и на всем пространстве небес сгустился мрак. Зайцы, осмелев, принялись скакать по холмам. Габриэль, вероятно, простоял бы еще с полчаса, но вот он заметил темную фигуру, медленно направлявшуюся в его сторону.

– Добрый вечер, Габриэль, – сказал прохожий.

То был Болдвуд.

– Добрый вечер, сэр, – отозвался Габриэль.

Через мгновенье Болдвуд исчез в темноте, а Оук тут же вошел в дом и лег спать.

Болдвуд направлялся к особняку мисс Эвердин. Подойдя к парадному, он остановился. Окна гостиной были освещены и шторы спущены. В глубине комнаты он разглядел Батшебу. Сидя спиной к Болдвуду, она просматривала какие-то бумаги или письма. Он постучал в дверь и стал ждать. Все мускулы были у него напряжены и в висках стучало.

Болдвуд не выходил за пределы своего поместья после встречи с Батшебой на дороге, ведущей в Иелбери. Он проводил дни в безмолвии, в суровом уединении, размышляя о свойствах женской природы, приписывая всей половине рода человеческого особенности единственной женщины, с которой он столкнулся. Мало-помалу он смягчился, и им овладели добрые чувства, это и привело его в тот вечер к Батшебе. Он решил извиниться перед ней, попросить у нее прощения, ему было немного стыдно за свою бурную выходку. Он только что узнал, что она вернулась, и думал, что она гостила у Лидди, не подозревая об ее вылазке в Бат.

Болдвуд попросил доложить о нем мисс Эвердин. Лидди как-то недоуменно посмотрела на него, но он не обратил внимания. Она удалилась, оставив его стоять у дверей; через минуту в комнате, где находилась Батшеба, были спущены шторы. Болдвуду это показалось дурным предзнаменованием. Лидди вернулась.