Оноре де Бальзак: Лилия долины

Охваченный глубокой печалью, я не думал о том, куда и зачем я еду. Я был далек от мыслей о леди Дэдлей, когда, сам того не заметив, вошел во двор ее дома. Совершив эту оплошность, я уже не мог отступить. Мы жили с ней на супружеский лад, и теперь, поднимаясь по лестнице, я с грустью размышлял о всех неприятностях, которые повлечет за собой разрыв с ней. Вы знаете характер и образ жизни леди Дэдлей и поймете, как неприлично выглядело мое появление, когда мажордом ввел меня в дорожном платье в гостиную, где Арабелла в пышном наряде сидела с пятью гостями. Лорд Дэдлей, один из самых видных государственных мужей Англии, стоял перед камином, важный, холодный, надменный, с тем насмешливым видом, с каким он выступает в парламенте; он усмехнулся, услышав мое имя. Возле Арабеллы находились ее сыновья, необыкновенно похожие на де Марсе, одного из внебрачных детей старого лорда; сам де Марсе тоже присутствовал здесь и сидел рядом с маркизой на маленьком диванчике. Увидев меня, Арабелла тотчас приняла высокомерный вид, пристально разглядывая мою дорожную фуражку, и каждым движением, казалось, спрашивала, что мне здесь надо. Она смерила меня презрительным взглядом, как будто ей представили деревенского дворянина. Наша близость, вечная любовь, клятвы и уверения, что она умрет, если я ее покину, дивные чары Армиды [76] – все исчезло, как сон! Можно было подумать, что я никогда не прикасался к ее руке, что я был посторонним человеком и она даже не знакома со мной. Несмотря на то, что я уже приобрел выдержку дипломата, я был удивлен, да и всякий удивился бы на моем месте. Де Марсе ехидно улыбался, с подчеркнутым вниманием разглядывая свои башмаки. Я быстро решил, как себя вести. От всякой другой женщины я принял бы отставку безропотно; но я был оскорблен при виде этой героини, уверявшей, что умрет от любви, и тут же насмеявшейся над подобной смертью, и захотел ответить дерзостью на дерзость. Она знала о беде, постигшей леди Брэндон; напомнить Арабелле о ней – значило ударить ее в сердце кинжалом, хотя от этого мог сломаться его клинок.

– Сударыня, – сказал я, – надеюсь, вы извините меня за неожиданное вторжение, когда узнаете, что я прибыл из Турени и что леди Брэндон дала мне к вам поручение, которое не терпит отлагательства. Я опасался, что вы отправитесь в Ланкашир и я могу вас не застать; но если вы остаетесь в Париже, я буду ждать того часа, когда вы соблаговолите принять меня.

Она наклонила голову, и я вышел. С этого дня я встречаю ее только в свете, мы обмениваемся любезными поклонами, а иногда и колкостями. Я напоминаю ей о безутешных женщинах из Ланкашира, а она мне о француженках, у которых отчаяние вызывает желудочные болезни. Благодаря ее стараниям я приобрел смертельного врага в лице де Марсе, которому она выказывает горячее расположение. А я говорю, что она ласкает два поколения. Итак, я потерпел полное крушение. Теперь я стал осуществлять план, задуманный мною в Саше. Я с головой ушел в работу и погрузился в науку, литературу и политику. После восшествия на престол Карла X [77]я занялся дипломатией, ибо моя старая должность при покойном короле была отменена. Я решил не обращать внимания ни на одну женщину, как бы прекрасна, умна или преданна она ни была. Это решение я осуществил полностью; я обрел необыкновенную ясность ума, огромную трудоспособность и понял, как много сил мы растрачиваем на женщин, которые дарят нам взамен лишь несколько любезных слов. Но все мои намерения рухнули; вы знаете, как и почему.

Дорогая Натали, я рассказал вам свою жизнь без утайки и без прикрас, словно говорил с самим собой; открыв перед вами свое сердце, которое в ту пору вас еще не знало, быть может, я невольно задел какую-нибудь струну в вашей чуткой и ревнивой душе; но то, что разгневало бы женщину обыкновенную, для вас, я уверен, послужит лишней причиной меня любить. Женщине избранной предназначена высокая роль возле страждущего и больного сердца: она становится сестрой милосердия и врачует его раны, делается матерью и все прощает своему ребенку. Страждут не только великие поэты и художники; люди, которые живут ради своей страны, ради будущего народов, расширяя круг их мыслей и страстей, часто чувствуют себя бесконечно одинокими. Они нуждаются в любви чистого и преданного существа; поверьте, они умеют ценить величие любящей женской души. Завтра я узнаю, была ли моя любовь к вам ошибкой.

Господину графу Феликсу де Ванденесу

Дорогой граф, вы получили от бедной госпожи де Морсоф письмо, которое, как вы говорите, помогло вам войти в светское общество, ему вы обязаны вашим высоким положением. Позвольте же мне завершить ваше воспитание. Ради Бога, избавьтесь от ужасной привычки: не уподобляйтесь вдове, которая вечно говорит о своем первом муже и попрекает второго добродетелями покойника. Я француженка, дорогой граф, выходя замуж, я хочу всецело обладать человеком, которого полюблю, но, право, не могу обладать госпожой де Морсоф. Прочитав ваши записки с тем интересом, какого они заслуживают, – а вы знаете, как я интересуюсь вами, – я подумала, что вы весьма наскучили леди Дэдлей, постоянно восхваляя перед ней совершенства госпожи де Морсоф, и причинили большое горе графине, терзая ее описаниями любви англичанки. Вы были бестактны и со мной, бедным созданием, – ведь я не имею иных достоинств, кроме того, что нравлюсь вам; вы дали мне понять, что я не умею вас любить ни как Анриетта, ни как Арабелла. Я признаю свои недостатки и хорошо их знаю сама, но зачем так грубо напоминать мне о них? Знаете, кого я жалею больше всего? Четвертую женщину, которую вы полюбите. Ей уже придется вести борьбу с тремя предыдущими, и потому мне хочется, на пользу и вам и ей, предостеречь вас от опасности: берегитесь вашей страшной памяти! Я отказываюсь от утомительной чести любить вас: для этого надо иметь слишком много достоинств, и католических и англиканских, к тому же я не расположена сражаться с призраками. Добродетели вашей страдалицы из Клошгурда могут напугать самую уверенную в себе женщину, а ваша бесстрашная амазонка расхолаживает самые пылкие надежды на счастье. Ни одна женщина, сколько она бы ни старалась, не может надеяться дать вам такие радости, какие доставляла Арабелла. Ни умом, ни сердцем вы не в силах победить своих воспоминаний. Я не сумела вернуть солнцу жар, утраченный им после смерти вашей святой Анриетты, и возле меня вас по-прежнему будет пронизывать холодная дрожь. Друг мой, – ибо вы навсегда останетесь мне другом – воздержитесь впредь от подобных признаний: они обнажают ваше разочарованное сердце, отпугивают любовь и заставляют женщину сомневаться в самой себе. Любовь, дорогой граф, живет лишь доверием. Женщина, которая прежде, чем вымолвить слово или вскочить в седло, станет думать, что сказала бы небесная Анриетта или сколько грации проявила бы наездница Арабелла, эта женщина, уверяю вас, почувствует, как у нее немеет язык и дрожат колени. Сознаюсь, мне захотелось получить несколько ваших волнующих букетов, но вы их больше не собираете. Теперь есть множество вещей, которых вы не решаетесь делать, множество мыслей и радостей, которые умерли для вас. Ни одна женщина, поверьте, не захочет вечно сталкиваться в вашем сердце с покойницей, которую вы храните в нем. Вы просите меня любить вас из христианского милосердия. Не скрою, я могу многое делать из милосердия, все что угодно – но только не любить.