Уильям Теккерей: В благородном семействе

Вот и весь наличный запас нашего бедняка-артиста. Были у него кое-какие томики стихов – «Лалла Рук» и что построже из произведений Байрона: надо ему отдать справедливость, «Дон Жуана» он ненавидел, и женщина была в его глазах ангелом; или, увы, «анделом», как он говорил, потому что природа и семейные обстоятельства оказали свое печальное воздействие на произношение бедного Андреа.

Впрочем, барышни Уэлсли Макарти были не слишком щепетильны относительно грамматики и, ввиду мертвого сезона, провозгласили мистера Фитча изысканным кавалером. Его огромная борода и баки внушили им самое лестное мнение о его таланте; и вскоре между ним и молодыми девицами установилась дружеская близость, так как мистер Фитч настоятельно пожелал сделать портреты всей семьи. Он изобразил миссис Ганн в ее румянах и лентах, какой описал ее Брэндон; мистера Ганна, который заявил, что его портрет окажется для молодого художника очень полезным, так как его знают в Маргете все и каждый; а затем и барышень Макарти (прелестная группа – мисс Белла обнимает мисс Линду, указующую перстом на фортепьяно).

– Следующей, полагаю, вы напишете мою Карри? – спросил мистер Ганн, с одобрением приняв последнюю картину.

– Ну что вы, сэр, – возразила мисс Линда. – Карри, с ее рыжими волосами?.. Да это ж будет ужас что такое!

– Все равно как если б мистер Фитч сделал портрет с нашей Бекки, подхватила мисс Белла.

– О Карри не может быть и речи, – сказала миссис Ганн. – У нее нет приличного платья, в котором можно показаться на глаза. Она и в церкви не была уже тринадцать воскресений по той же причине.

– К стыду для вас же, сударыня, – сказал мистер Ганн, любивший свою дочь. – У Карри будет нарядное платье, самое наилучшее. – И, позвякивая двадцатью тремя шиллингами в кармане, мистер Ганн решил потратить их все целиком на платье для Карри. Но, увы, она так его и не дождалась: половину денег он в тот же вечер спустил в «Сумке Подмастерья».

– Так эта… эта девица – ваша дочь? – удивился мистер Фитч: до сих пор он думал, что Карри живет в семье на положении бедной компаньонки.

– Да, она моя дочь, и очень хорошая дочь, сэр, – ответил мистер Ганн. Я ее зову – Карри-вари-пари. Она такая молодчина – мигом все спроворит. Правда, Карри?

– Я очень рада, папа, когда могу быть полезной, – сказала девушка, которая сидела, вся красная, пока в ее присутствии велся этот разговор.

– Уж помолчали бы, мисс! – сказала ей мать. – Ты нам дорого стоишь, очень даже дорого, так что нечего хвастать, если ты и делаешь кое-что по дому. Ведь ты бы не хотела жить из милости на чужой счет, как некоторые (тут она скосила злобный взгляд на мистера Ганна). И если я с твоими сестрами сами голодаем, чтобы прокормить тебя и некоторых, то и ты, по-моему, обязана за то делать что-то для нас.

Когда отпускались намеки на безделье мистера Ганна и его расточительность или когда супруга выказывала малейшую готовность разозлиться, честный Джеймс держался обычая, не возразив ни слова, схватить свою шляпу и уйти из дому прямо в кабак; а если случится ей наброситься на него с руганью среди ночи, он, бывало, повернется к ней спиной и захрапит. Это были два его защитных средства против злых нападок миссис Джеймс, и к первому из них он и прибег сейчас, услышав приведенные выше слова супруги.

Бедная Каролина не могла, как ее отец, спастись бегством, она была принуждена сидеть на месте и слушать; и боже ты мой, до чего красноречиво распространялась миссис Ганн о неподобающем поведении дочери! Услышав первую филиппику, мистер Фитч решил, что Каролина – чудовище. Она и нерадива, и угрюма, и всех презирает, да и грязнуха к тому же! На этих ее пороках миссис Ганн клятвенно настаивала, возгласив, что Каролина своим злонравием сживет ее со света, и, в заключение, грохнулась в обморок. Перед всеми этими изобличениями мисс Каролина стояла безмолвная, тупая и безучастная; мало того, когда дошло до обморока и миссис Ганн упала навзничь на диван, бесчувственная девчонка поспешила удалиться, благо можно, даже не подумав, что надо бы пошлепать мать по ладоням, поднести ей пузырек с нюхательной солью или хоть дать для подкрепления стакан воды.

Вода была под рукой: мистер Фитч, когда у мадам начался приступ, первый в его присутствии, сидел в гостиной у Ганнов и заканчивал портрет миссис Ганн, – и он кинулся к ней со своим стаканом, но мисс Линда закричала:

– Стойте! В воде полно краски! – и прыснула со смеху.

Тут миссис Ганн сразу пришла в себя, вскочила, повела бессмысленным взором и вышла вон.