Фридрих фон Гаклендер - Европейские негры

Мадам Беккер впродолжение этой речи допила чашку и наглым, но несовсем-твердым голосом отвечала:

– Эх, Катя, ты все такая же горячая, как прежде, все такая же неразсудительная! Ну, подумай, кому какое дело до твоего ребенка, кому нужно отнимать его у тебя? А впрочем, дитя маленькое, мало ли что может случиться с таким малюткою? Может-быть, что-нибудь и случилось.

– Что ж такое? Боже мой!

– Я так только, а ничего не знаю; может-быть, и ничего не случилось. Да и что тут важного, что старуха два воскресенья сряду уходила в гости? Меня только то беспокоит, что она говорила – ведь я, как с нею встречусь, всегда спрашиваю о нем – она сказывала, что он очень болен, «и хотя, говорит, я за ним ухаживаю, а не знаю, поправится ли он, говорит, бедняжка».

– Нет, он не был болен; когда я была у него в последний раз, он был совсем здоров, такой миленький, свеженький.

– Она так сказывала. Я хотела передать это тебе, да не знала, где ты работаешь, а вечером, знаешь, мне некогда.

– Так старуха сама должна бы прийти ко мне, сказать мне.

– Должна бы! да ведь сколько у ней дела, когда ей?

– Что ж мне делать? Если он умер, что мне делать? Я сама на себя наложу руки! Зачем мне жить? Нет, фрау Беккер, прибавила она через несколько времени: – нет, он не умер, он не был болен; его хотели отнять у меня! Скажите, не отнимут его у меня?

– Ну да кому же охота отнимать его? отвечала фрау Беккер и взглянула на дверь, у которой слегка кто-то позвонил. – Нет, если ты боишься этого, Катя, так можешь успокоиться… Маша, кто там позвонил? прибавила она, обращаясь к племяннице.

Вошла старуха в сельском платье и, увидев швею, остановилась в испуге. Швея, взглянув на нее, вскрикнула и бросилась к ней на встречу. Фрау Беккер сделала раздосадованную гримасу и сказала:

– Ну, зачем ты пришла? видно, к Катарине? Вот она, здесь. Говори, не случилось ли чего с ребенком?

Крестьянка подняла глаза к небу и скорчила печальную физиономию. Швея побледнела, как полотно, и потом багровые пятна чахотки выступили на щеках её.

– Значит, в-самом-деле что-нибудь случилось с ребенком? проговорила Беккер: – ну, что ж такое?

– Умерло мое дитятко! сказала крестьянка, не смея поднять глаз на швею: – умерло мое милое! золотое мое умерло!

Швея упала бы, если б не поддержала ее добрая Мари, которая все время с состраданием слушала разговор.

– Так ребенок умер! сказала фрау Беккер. – Каким же манером это случилось?

– Да много ли надо ребенку, чтоб умереть? сказала крестьянка: – на прошлой неделе был здоровёшенек, а вчера и помер. Вот тебе, матушка, и свидетельство, что его схоронили.

Долго Катарина полусумасшедшими глазами смотрела то на крестьянку, то на фрау Беккер, потом поникла головою на грудь танцовщицы, колени её подкосились и Мари должна была опустить ее на кресла.

Только теперь, когда швея лежала с закрытыми глазами, слабо дыша, осмелилась взглянуть на нее крестьянка и сказала хозяйке: «Эх, жалко бедняжку! как ведь ее сразили-то мы!»

– А что нам делать? Помочь нёчем, отвечала хозяйка, опершись рукою о стол. Ты, впрочем, все устроила в порядке, чтоб не было хлопот? Смотри у меня, чтоб не вышло плохой потехи! прибавила она вполголоса. – Ты получила деньги, так тебе и отвечать, если что выйдет.

– Что ты, матушка, разболталась-то? сказала крестьянка: – неравно услышит, греха наживем. Иди-ко в другую комнату, обо всем, как следует, поговорить.

Старухи перешли в другую комнату, а Мари осталась одна у швеи, лежавшей без движении. Она торопливо стала мочить ей виски холодною водою, тереть одеколоном, который, к-счастью, нашла у себя в ящике, и Катарина открыла глаза. Мари указала ей на соседнюю комнату и приложила палец к губам, приказывая молчать. Катарина поняла эти жесты и осталась неподвижною; только глазами жадно следила за танцовщицею, которая тихо подкралась к дверям комнаты, где толковали между собою старухи. Несколько минут она подслушивала их тихий разговор, потом так же тихо воротилась к швее, стала на колени, чтоб приблизиться к её уху, и шепнула: «Молчи, не говори ни слова; а когда они прийдут сюда, закрой опять глаза. Не плачь же, ребенок твой жив, только они его украли, спрятали, не знаю куда, но можно будет узнать: ведь и у нас есть друзья».

В эту минуту снова появились старухи.

– Все еще лежит! Ну что, как умрет? с беспокойством сказала фрау Беккер, видя, что Катарина остается в прежнем положении, с закрытыми глазами.

– А что ж, если умрет? Ей же лучше: меньше мученья на свете приймет, отвечала крестьянка.