Фридрих фон Гаклендер - Европейские негры

– Быть живописцем еще ничего, прибавил отец: – но дурно делает Артур, что не посвящает себя какому-нибудь серьёзному роду, например, исторической или портретной живописи, а до сих пор все чертит какие-то эскизы, которыми не приобретешь ни славы, ни денег.

– Впрочем, Артур, важно сказала мать: – я предоставлю тебе случай выказать свое искусство перед высшим обществом с самой выгодной стороны. Мы на-днях должны дать вечер; мне хотелось, чтоб он выходил из ряда обыкновенных, и я придумала устроить на нем живые картины.

– Превосходная мысль, матушка, сказал Артур.

– Ты будешь помогать мне, но под условием: слушаться меня в выборе сюжетов и распределении ролей. Я хочу, чтоб все это было соглашено с отношениями, которых нельзя не уважать светским людям. Необходимо, чтоб ни одна из дам и девиц, которые согласятся принять участие в наших картинах, не могла оскорбиться тем, что ей назначена роль, несоответствующая положению её в свете.

– Как, матушка, вы хотите раздавать роли по табели о рангах? Но это ужасно, сказал Артур: – напротив, здесь главным условием должна быть красота.

– Друг мой, я лучше тебя понимаю условия света. Мы с тобою еще поговорим об этом. И г-жа Эриксен величественно поднялась и отправилась заняться хозяйством.

Мы переносимся опять в одно из предместий, опять входим в старый, мрачный дом, разделенный на маленькия квартиры, занимаемые семействами ремесленников, извощиков и других бедняков. В передней комнате одной из этих квартир, комнате довольно-большой и хорошо-натопленной, убранной довольно-зажиточно, сидит и пьет кофе с густыми сливками и прекрасным хлебом женщина лет пятидесяти, с лицом, сохранившим остатки прежней красоты и постоянно-усиливающимся принимать добродушное выражение; но в глазах её заметно что-то недоброе.

Напротив её, у стола, сидит худая, бедно-одетая девушка лет двадцати-двух, но уж очень поблекшая, с бледными щеками, на которых горят пятна чахоточного румянца. У окна сидит другая девушка, полная, свежая, цветущая здоровьем – это Мари, танцовщица, подруга Клары. Пожилая дама – её тетка, фрау Беккер, а чахоточная девушка – швея, только-что пришедшая к фрау Беккер и неслишком-обрадовавшая своим посещением почтенную даму, которая с досадою двигает по столу кофейник и чашку.

– Что скажешь, Катя? начала разговор фрау Беккер. – Что можно, я для тебя сделаю с радостью; только в одном деле не могу пособить…

Швея была так расстроена, что ей трудно было говорить. Она тяжело дышала и пятна румянца при этом еще ярче выступали на её щеках.

– Я бежала к вам и устала. Рабочий человек должен дорожить временем. Я пришла бы к вам вчера вечером, но знаю, что после восьми часов вам некогда.

– Ты могла бы прислать Агнесу, свою сестру.

Швея с горькою усмешкою сказала: – Нет, Агнесу я не хотела посылать. Но я не знаю, можно ли говорить теперь…

Она показала глазами старухе на её племянницу.

– Ничего, говори при ней: надобно и ей узнавать людские дела. Впрочем, я почти догадываюсь, о чем ты хочешь со мною говорить, Катарина.

– Разумеется, вам легко догадаться, горячо сказала швея: – но я ужасно мучусь. Вы знаете, что по будням мне некогда ходить к ребенку; только по воскресеньям я вижу его. И вот уже два воскресенья мне говорят, что эта женщина ушла с ним на целый день – это ужасно!

– Что тут ужасного? просто случай. Застанешь ее дома в следующий раз. Не бегать же мне за нею искать ее.

– Но это ужасно-тяжело для меня. Как не видать своего ребенка целые две недели! Ведь это для меня единственное утешение в жизни…

Бедняжка говорила это, задыхаясь от волнения.

– Да скажи же, что тебе нужно от меня? Чего ты от меня требуешь?

– Вы знаете, на каких условиях я согласилась расстаться с ребенком. Когда он бросил меня, я не хотела принимать от него пособий ни для себя, ни для ребенка. И вот, недели три назад, мне говорят, что он женится – мне какое дело? Но, говорят, он хочет взять у тебя ребенка к себе на воспитание. Это мне говорит Бабетта, с которою вместе мы шьем.

– Глупая болтунья! проворчала старуха.

– Я так и задрожала; я так сейчас и бросилась бы к этой женщине, где он помещен у меня, да нельзя оторваться от работы, да и недалеко было до воскресенья. Бабетта мне сказала в пятницу. В воскресенье пошла я и не застала старухи. Я чуть не упала на месте и утешилась только тем, что и постелька и платьице остались, как были прежде. Не застала старуху и в следующий раз. Теперь об этом пришла я говорить с вами. Вы с ним видитесь. Пусть женится – какое мне дело; но ребенок мой; пусть он не отнимает его у меня. Ведь он прежде и не думал о нем, не заботился. У меня только и осталось в жизни, что ребенок.