Андре Жид - Подземелья Ватикана

Лафкадио встал.

– Да пустите же меня наконец! – вскричал он, перешагивая через Протоса; тот так и сидел поперек купе, положив ноги на диван, и даже не пошевелился, чтобы его остановить. Лафкадио, удивленный, что его не задерживают, открыл дверь в коридор и отступил еще на шаг: – Я не спасаюсь бегством, не тревожьтесь. Вы можете не выпускать меня из вида, но что угодно – лишь бы не слушать вас больше… Простите, я предпочитаю вам полицию. Ступайте туда, я жду.

В тот же день вечерний поезд доставил из Милана Антимов; поскольку они ехали третьим классом, то лишь на перроне встретили графиню де Барайуль со старшей дочерью, прибывшую из Парижа спальным вагоном того же поезда. За несколько часов до траурной телеграммы графиня получила от мужа письмо; граф красноречиво распространялся о глубочайшем удовольствии, доставленном неожиданной встречей с Лафкадио; там, конечно, вовсе не упоминалось о полубратстве, которое, на взгляд Жюльюса, давало юноше весьма коварную привлекательность (верный последней воле отца, Жюльюс так же не объяснялся открыто на этот счет с женой, как и с самим Лафкадио), но какие-то черточки, какие-то намеки достаточно сказали все графине; я даже не поручусь, что Жюльюс, которому в буржуазной повседневности не хватало забав, не подносил играючись руки к костру скандала, обжигая кончики пальцев. Не поручусь и за то, что появление Лафкадио в Риме, надежда увидеть его не сыграли какой-то – очень большой – роли в решении Женевьевы поехать туда вместе с матерью.

Жюльюс встретил их на вокзале. Он тут же отвез своих в «Гранд-Отель», почти тотчас распрощавшись с Антимами: теперь они должны были встретиться на другой день, идя за гробом. А те отправились в ту же гостиницу на виа Бокка ди Леоне, где останавливались в первый приезд.

Маргарита привезла писателю добрые вести: на сей раз выборы в академию шли как по маслу; кардинал Андре официально объявил ей: кандидату не надобно даже наносить обычные визиты – академия сама идет ему навстречу, распахнув врата; его ожидают.

– Видишь, – говорила Маргарита, – что я тебе говорила в Париже? Все приходит в свое время. А нам в этой жизни достаточно лишь терпеть.

– И не меняться, – с видом раскаянья отвечал Жюльюс, поднося руку супруги к своим губам и не замечая, каким презрительным стал уставленный на него взгляд дочери. – Быть верным вам, своим мыслям, своим принципам. Постоянство – необходимейшая из добродетелей.

Уже отходило от него воспоминание о столь недавнем крутом повороте, удалялись все мысли, кроме правоверных, все планы, кроме благопристойных. Теперь он все знал и без усилий опамятовался. Он любовался тонкой связью причин, вследствие которой на миг сбился с пути его разум. Не он изменился: папа был подменен.

«Моя же мысль, – думал он, – до чего, напротив, последовательна, до чего логична! Самое трудное – знать, где остановиться. Бедняга Лилиссуар погиб потому, что заглянул за кулисы. Когда ты прост, всего проще остановиться на том, что уже знаешь. Эта отвратительная тайна погубила его… Знание – сила только для сильных… Все равно я рад, что Карола сообщила в полицию: это мне позволяет размышлять спокойнее. А все же узнай несчастный Антим, что он не настоящему папе обязан своими несчастьями, своим изгнанием, – как бы он утешился! Как укрепился бы в вере! Завтра после похорон надо будет ему сказать».

На похоронах народу было не много. За катафалком ехали три экипажа. Шел дождь. В первом экипаже Блафаффас дружески сопровождал Арнику (по окончании траура они, без сомненья, поженятся); они вместе выехали из По еще третьего дня (оставить вдову на произвол ее скорби, отпустить ее в дальнюю дорогу одну – Блафаффас и мысли такой не допускал, а хоть бы и допустил… Он был не родственник, но тоже надел траур: какой родственник стоит такого друга?), но до Рима добрались только несколько часов назад, потому что опоздали на поезд.

В последнем экипаже места заняли госпожа Арман-Дюбуа, графиня и ее дочь; в среднем ехали граф с Антимом Арманом-Дюбуа.

Над могилой Лилиссуара никто не упоминал о несчастном происшествии, приключившемся с ним, а на обратном пути Жюльюс де Барайуль, опять оказавшись наедине с Антимом, завел речь:

– Я обещал вам ходатайствовать за вас перед Святейшим Отцом.

– Бог свидетель, я вас об этом не просил.

– Правда: я был поражен, в какой нищете оставила вас Церковь, и слушал только свое сердце.

– Бог свидетель, я вам не жаловался.