Бенито Гальдос - Двор Карла IV (сборник)

Эта женщина с умным и оживленным лицом подошла ко мне и с удивлением спросила:

– А Амаранта?

– Ее нет, – резко ответил я.

– Разве она не скоро вернется? – спросила она с недоумением, так как, очевидно, ожидала застать здесь мою госпожу.

– Этого я не могу вам сказать, хотя, кажется… Да, теперь я припоминаю, она скоро вернется, – ответил я в крайне дурном расположении духа.

Сеньора села, не говоря ни слова. Я также сел и опустил голову на руки. Моя нелюбезность не должна показаться странной читателю, потому что в ту минуту я глубоко ненавидел всех придворных и твердо решился уйти от Амаранты.

Сеньора, подождав несколько времени, горделиво спросила меня:

– Ты знаешь, где Амаранта?

– Я уже сказал, что нет, – ответил я с необыкновенной развязностью. – С какой стати буду я вмешиваться в то, что меня не касается?

– Ступай и найди ее, – сказала она, менее удивленная моим поведением, чем я этого ожидал.

– Я вовсе не желаю никого отыскивать. У меня только одно желание – уйти домой.

Я просто не помнил себя от негодования и гнева, этим только и можно объяснить мои резкие ответы.

– Разве ты не слуга Амаранты?

– И да, и нет… Потому что…

– Она обыкновенно не выходит в эти часы. Найди ее и попроси немедленно прийти сюда, – с беспокойством произнесла она.

– Я уже сказал, что я не хочу идти и не пойду, потому что я не слуга графини, – ответил я ей. – Я отправляюсь домой, в Мадрид. Вам надо поговорить с моей госпожой? Ну, так поищите ее во дворце. Вы думаете, я какой-нибудь сыщик, что ли?

Сеньора, очевидно, была возмущена моей невежливостью. Она была так удивлена подобным разговором, что встала с намерением позвонить. В эту минуту я в первый раз взглянул на нее внимательно.

Она была скорее стара, чем молода; как я потом узнал, ей было сорок восемь лет, но на вид, благодаря изящной прическе и костюму, гораздо меньше. Среднего роста и худощавая, она имела величественную и в то же время грациозную походку. Ее лицо не было особенно интересно, но оживлялось красивыми, быстрыми, черными глазами; углы рта уже опустились, как у пожилых женщин, но открывали два ряда белых, правильных зубов. Красивее всего были белые, тонкие руки, уцелевшие, как доказательство былой красоты. В одежде не видно было особенной роскоши.

Как я уже сказал, она встала, чтоб позвонить, но она не успела еще сделать этого, как дверь отворилась, и вошла моя госпожа. Гостья радостно встретила ее, и обо мне вспомнили только для того, чтоб выслать меня из комнаты. Я вышел в следующую комнату с намерением направиться в мою, но шелест отодвигаемой мною драпировки напомнил мне о приказании Амаранты подслушать разговор. Я остановился; тяжелая драпировка совсем закрыла меня, и я мог расслышать каждое слово.

В первую минуту мне казалось недостойным стоять здесь, и я хотел уйти, но любопытство пересилило. В человеческой натуре есть такие дурные инстинкты, с которыми трудно бороться. К тому же я был так настроен против моей госпожи, что хотел раньше всего испробовать на ней ту самую методу, которую она рекомендовала мне практиковать на других.

– Ведь вы велели мне подслушивать? Вот я и исполняю ваше приказание! – со злостью шептал я про себя, мысленно обращаясь к моей госпоже.

Незнакомая мне сеньора стала горько жаловаться на что-то, и мне даже показалось, что она плакала. Затем, повысив голос, она произнесла:

– Но необходимо, чтобы Долорес не принимала в этом никакого участия.

– Очень трудно будет избежать ее, потому что я убедилась, что это она передавала письма, – ответила Амаранта.

– Но во всяком случае этого необходимо избежать, – продолжала сеньора. – Долорес не должна ни в чем фигурировать и не должна давать показаний. Я не решаюсь сказать это Кабальеро, но ты могла бы тонко намекнуть ему.

– Долорес наш заклятый враг, – сказала Амаранта. – Весь этот процесс принца был ей очень по душе, потому что она могла повредить нам. На какую низость она способна! Она не задумается оклеветать свою благодетельницу и в то же время очень мила со мною, хотя и распускает на мой счет ужасные слухи.

– Она болтает о твоем прошлом. Ты сделала большую ошибку, доверив ей лет пятнадцать тому назад тайну, которой никто не знал.

– Это правда, – задумчиво произнесла Амаранта.

– Но нечего огорчаться, моя милая, – прибавила сеньора. – Нам приписывают такую массу ошибок, и самых ужасных, что в сравнении с ними наши действительные ошибки просто ничтожны, и мы должны успокаиваться этим сознанием. Я опять повторю, что Долорес не должна фигурировать в этом процессе. Предупреди Кабальеро; завтра ее могут арестовать, и если ее будут допрашивать, то она может показать против меня ужасные вещи. Это меня просто приводит в отчаяние, я знаю ее коварство; она способна на многое дурное.