Понсон дю Террайль - Бал жертв

Пока барон разговаривал с госпожой Тальен, Марион не спускала глаз с человека, называвшегося Каднэ. Он сделал таинственный знак, выражавший: «Что бы ни случилось – не удивляйтесь. Все, что случится, будет происходить по нашей воле и для общего дела, известного вам».

По знаку барона один из лакеев госпожи Тальен открыл ящик кареты и вынул оттуда сундук размером с дорожный чемодан. Барон взял этот сундук и подал Каднэ, который положил его поперек седла, потом барон вскочил на лошадь другого всадника, стоявшего несколько поодаль, и закричал: «До скорого свидания!»

Всадники съехали с дороги в чащу леса, а карета направилась рысью к Гробуа.

У гражданина Барраса, одного из трех директоров нынешнего правительства, танцевали. Гробуа в этот вечер походил на дворец из «Тысячи и одной ночи». Парк был иллюминирован. Нарядная толпа, жадная до удовольствий, разодетая в газ и шелк, наполняла залы с восьми часов вечера; к парадному подъезду то и дело подъезжали кареты, коляски и даже скромные фиакры. Из всех этих экипажей выходили приглашенные гости в самых разнообразных костюмах, но на всех лицах было как будто облако; говорили шепотом, спрашивали друг друга глазами.

Баррас в блестящем вышитом кафтане, в шляпе с красными и белыми перьями прохаживался по залам с озабоченным видом, потом выходил на террасу прислушиваться к отдаленному шуму. Это потому, что царица праздника еще не приехала. Вдруг послышался стук подъезжавшего экипажа, все сердца забились, все губы прошептали:

– Вот она!

Из комнат выбежали на двор, а когда карета восхитительной Аделаиды Тальен въехала в большую аллею парка, толпа ринулась со двора на встречу своего кумира, и человек двадцать щеголей принудили кучеров распрячь лошадей. Аделаида Тальен въехала на двор Гробуа, влекомая восторженной молодежью. Она с триумфом входила в залы. Это была не радость, а сумасбродный восторг, и, как будто в театре, ей начали аплодировать, и аплодисменты продолжались несколько минут. Только когда этот энтузиазм стих, приметили, что госпожа Тальен приехала не одна, но она до такой степени привлекла всеобщее внимание, что никто не приметил Марион – даже Баррас, который, однако, сам отворил дверцу кареты. Госпожа Тальен сделала знак, что хочет говорить, и неистовые восклицания, восторженный говор сменились почтительным молчанием. Госпожа Тальен хотела говорить, и все должны были ее слушать. Она обернулась и взяла за руку Марион, которая шла за нею и которой еще никто не видел, и представила ее Баррасу, говоря:

– У вас, наверное, здесь есть много хорошеньких женщин, но нет ни одной прекрасней этой.

– Марион! Марион!

– Это цветочница из Тиволи.

– Это прелестная, несравненная Марион! – кричали сто голосов.

И вся молодежь захлопала в ладоши и окружила Марион, взволнованную и краснеющую, крича ей «браво!».

– Гражданин директор, – продолжала госпожа Тальен, – вот последний букет Марион; он для вас.

Баррас взял букет из рук Марион и подал госпоже Тальен, которая заткнула его за пояс. Странное дело – если подумать о популярности, которой пользовалась Марион, и что Баррас никогда ее не видел; еще страннее то, что директор невольно вздрогнул, увидев Марион, точно эта женщина, еще пока не известная, должна была иметь влияние на его судьбу.

– О, какое прелестное создание! – прошептал он на ухо Аделаиде Тальен.

Аделаида, все держа Марион за руку, взяла под руку Барраса и увлекла его в маленькую гостиную, откуда толпа поспешила выйти. Обожатели госпожи Тальен были столько же скромны, сколько пламенны, и умели удаляться от своего кумира, желавшего говорить наедине с Баррасом. Оркестр, на время умолкнувший, опять принялся за свое дело, и танцы продолжались. В это время Аделаида Тальен говорила директору:

– Как принимают ваших гостей у ворот замка?

– Я… не знаю, – отвечал Баррас, не поняв вопроса.

– Вероятно, не впускают никого без билетов?

– Да, я разослал приглашения всем. Но зачем вы спрашиваете меня об этом?

– Трое моих друзей желают видеть ваш праздник, а вы их не пригласили.

Баррас поднес руку госпожи Тальен к своим губам.

– Разве ваше имя не отворяет все двери? – сказал он.

– Без сомнения, но все-таки надо дать приказания, любезный директор.

Она улыбнулась ему, как женщина, знающая власть своей красоты, но озабоченный Баррас все смотрел на Марион. Она произвела на него странное впечатление, хозяина праздника вдруг охватило какое-то совершенно необъяснимое оцепенение. Однако он сказал: