Мэри Уэстмакотт - Роза и тис

Мне показалось, что лучше высказаться откровенно.

– Пусть хоть в аду сгорит – мне это безразлично!

– Прошу прощения?

Она смотрела на меня с тревогой, морща длинный нос. Мне стало жаль ее: она держалась дружелюбно, пыталась понять…

– Джон Габриэль, – сказал я медленно и раздельно, – мне не друг. Он – человек, которого я ненавижу, не-на-ви-жу! Теперь вам понятно?

Она прищурилась. Мне показалось, наконец до нее начало что-то доходить.

– Вы сказать… – она говорила медленно, словно ребенок, который повторяет трудный урок, – вы сказать, что… вы… ненавидеть… Джон Габриэль? Вы это сказать?

– Верно, – кивнул я.

Она улыбнулась, и ее улыбка привела меня в бешенство.

– Нет, нет, – снисходительно произнесла она, – невозможно, нет! Джона Габриэля нельзя ненавидеть! Он очень великий… очень хороший человек. Все, кто знать его, мы с радостью умирать за него.

– Боже всемогущий! – раздраженно воскликнул я. – Да что же такого совершил этот человек, чтобы испытывать по отношению к нему такие чувства?

Что ж, я сам напросился! Кэтрин Югубян позабыла о срочности своего поручения. Она села, отбросила со лба прядь волос, глаза ее загорелись.

По-моему, она говорила примерно с четверть часа. Иногда понять ее было очень трудно, так как она безбожно коверкала слова. Местами речь ее лилась плавным потоком.

Она говорила с благоговением, с восхищением: ясно было, что она преклоняется перед Джоном Габриэлем. Так, как отзывалась о нем она, обычно говорят о мессии.

В действительности он и был для нее своего рода мессией. Она говорила о нем такое, что казалось мне в высшей степени фантастическим. Кэтрин Югубян говорила о нежном, смелом и сильном человеке. По ее словам, он был вождем, который приходил на помощь в трудную минуту, рисковал жизнью, чтобы спасти других. Он ненавидел жестокость и несправедливость – они будили его благородное негодование. Он был пророком, царем. Спасителем! Он придавал людям смелость, о которой они и не подозревали, и силы, в которых они не отдавали себе отчета. Этот человек неоднократно подвергался жестоким пыткам; его искалечили, едва не убили. Однако каким-то образом, одной силой воли он преодолел, превозмог бессилие изувеченного тела и продолжал совершать невероятные подвиги.

– Вы говорить, вы не знать, что он сделал? – закончила она. – Но отца Клемента знают все. Все!

Я изумленно уставился на мою собеседницу. А ведь она права. Все слышали об отце Клементе. Он имел такое большое влияние! Некоторые, правда, считали, что он – вымысел, миф и что такого человека в действительности не существует.

Попытаюсь вкратце передать вам, какое я имел представление об отце Клементе. Представьте себе Ричарда Львиное Сердце и Лоуренса Аравийского – бойца и святого в одном лице, обладающего мальчишеской безрассудной смелостью.

Сразу по окончании Второй мировой войны Европа и Восток переживали смутные времена. Страх господствовал над миром и порождал все новые взрывы жестокости и насилия. Цивилизация тогда дала трещину. Жуткие события творились в Индии и Персии – массовые убийства, голод, пытки, анархия…

И вот сквозь тучи блеснуло солнце – человек, называвший себя «отец Клемент». Он спасал детей, избавлял от мук их родителей. Он уводил людей непроходимыми горными тропами в безопасные зоны, устраивал поселения. Его любили, обожали, почитали. Словом, не человек, а легенда.

И, по словам Кэтрин Югубян, отцом Клементом оказался не кто иной, как Джон Габриэль, бывший член парламента от Сент-Лу, бабник и пьяница! Человек, который совершенно не считался со средствами ради достижения своих целей! Авантюрист, оппортунист, человек, не обладающий никакими достоинствами, кроме смелости.

И тут внезапно я дрогнул. Каким бы неправдоподобным ни казался рассказ Кэтрин, один момент в нем поколебал мой скептицизм. Как отец Клемент, так и Джон Габриэль отличались необычайной храбростью. Некоторые подвиги легендарной фигуры – дерзкое спасение людей, явный блеф, хождение по самому краю пропасти – вполне могли быть совершены Джоном Габриэлем.

Но этот человек всегда отличался любовью к дешевой популярности. Все, что он ни делал, он делал с оглядкой на публику. Если Джон Габриэль и есть отец Клемент, о его подвигах определенно должен был знать весь свет.

Нет, не верю… невозможно поверить…

Но, когда Кэтрин наконец выдохлась и огонь в ее глазах погас, она спросила обычным, монотонным голосом: