Гор Видал - 1876

— Какая разница? Это все игра, папа. Это неважно.

Я почувствовал в ее голосе отзвук, вариацию сэнфордской темы.

— Игра или нет, но результат имеет значение.

— Все равно это совсем не то что император, не правда ли? — Эмма все еще рассматривает Соединенные Штаты как увеличенную Мексику.

— Согласен, нашим президентам почти нечего делать. Правит конгресс; в основном он и ворует. Но президент предоставляет должности, в частности старым, заслуженным писателям.

— Тогда vive Тилден! — Эмма развеселилась. — А что касается его страсти…

— Как же тебе удалось обнаружить то, чего никто не заметил?

— Я слышала, как он говорил о каналах.

— Каналах?

— И железных дорогах. И… о да, еще о правосудии. — Эмма была как школьница, вспоминающая урок. — Он сказал, что его приводит в ужас несправедливость американской судебной системы. Суды служат богатым, сказал он.

— Уж он-то должен это знать. Сколотил состояние, защищая интересы железнодорожных магнатов.

— Значит, он хочет искупить свои грехи. Он добрый человек, папа, хотя и какой-то нелепый.

— Не нахожу его нелепым и сомневаюсь, чтобы он был добрым.

— Потому что ты мужчина. И американец. Я бы только предпочла, чтобы он был менее напыщенным.

— Гремел, как князь Меттерних?

Мы посмеялись старой шутке. Я сказал, что его истинной и единственной страстью является плохое здоровье.

— Все равно я убеждена, что он будет очень забавным президентом, если такое возможно. У него есть любовница?

— А как думаешь ты?

— Думаю, нет. Он похож на старого каплуна. — Так мы обсуждали следующего президента, которому предстоит восстановить наше (мое) благополучие.

Эмма легла, а я немножко поработал над Кавуром. Нелегкая тема. Меня страшит перспектива писать предвыборную биографию, но, если надо, я напишу. Кроме того, я уверен, что какой-нибудь честолюбивый юнец из издательства Даттона проделает всю черновую работу, а я добавлю один-другой изящный штрих.

День Нового, 1876 года. Год Столетия, кричат все газеты без исключения. Должен сказать, что если темп последнего месяца прошлого года сохранится, то до 1877 года я просто не дотяну.

Мы с Эммой по-прежнему движемся по кругу, а может быть, взбираемся вверх по спирали. Были на балу Патриархов у Дельмонико, в Голубой бальной зале. «Так трудно ее украсить», — пожаловался Макаллистер, который правит обществом, пока миссис Астор царствует. В тот же вечер перед балом мы сидели с Таинственной Розой в ее ложе в Музыкальной академии и в самом деле услышали немножко Верди в те редкие минуты, когда знать молчала. Сам бал не представлял никакого интереса.

Прием у Бельмонтов был куда более живой, чем у миссис Астор, и в каком-то отношении более грандиозный: присутствовало куда больше европейцев, да и красивых женщин. Очевидно, Уорд Макаллистер тщится стать нью-йоркским принцем Альбертом, создающим для своей Виктории утопающий в роскоши, но донельзя унылый и самодовольный двор. Соперничающий с ним двор Бельмонтов по контрасту — своего рода Тюильри в сравнении с асторовским Виндзорским замком: блистательный, живой, слегка вульгарный и удивительно приятный. С места в карьер, стоя рядом с миссис Бельмонт, Огюст Бельмонт выразил свое восхищение Эммой, и супруга только вздохнула. «Теперь, — сказала она Эмме, — он от вас не отстанет. Я-то знаю, как это скучно».

Сегодня настал звездный час страны Эпгарии: в холодных и унылых гостиных Третьего брата все девять братьев и сотни их родственников поздравили Эмму с помолвкой, с вознесением из низин французского вдовства в истинное эпгаровское величие.

Джон был очаровательно неловок и, на мой взгляд, немного жалок. Подозреваю, что Эмма не слишком им увлечена, но, как и все представители ее класса, она приучена красиво и не жалуясь делать то, что необходимо. Поскольку альтернативы этому браку не существует, Эмма играла свою роль со всеми внешними проявлениями восторга.

Сестра Вера разрумянилась от удовольствия, она не отходила от Эммы, потеряв дар речи от нового родства. Эмма успокаивала Веру и очаровывала всех остальных.

В столовой за завтраком были подняты тосты. Я держался тактично. Девять Эпгаров давили своей тяжестью. Родственники были в восторге от нового и весьма славного пополнения.

Конечно, я забыл (почему «конечно»? У меня все еще очень хорошая память) старый голландский обычай Нью-Йорка — наносить новогодние визиты. К моему удивлению, он соблюдается до сих пор. Поэтому мы наслаждались не только официальным сборищем всего эпгаровского клана, но и принимали поздравления всех «достойных» людей города, которые соблаговолили прийти, потому что, если верить миссис Эпгар, дома остались только прикованные к постели.