Гор Видал - 1876

— А что же Джон?

Ответ последовал мгновенно:

— Он с такой же легкостью сможет навещать меня в «Брунсвике», как и в «Пятой авеню».

— Ив Ньюпорте?

— Дениз пригласит его. «Я буду твоей дуэньей», — сказала она мне. Это удивительная женщина, папа. Нам так повезло.

Мой очерк о выставке Столетия наконец закончен и набран. Сделать это было нелегко, потому что Брайант до сих пор остается таким же упрямым редактором, каким был в годы моей юности. Нескончаемые споры относительно отдельных слов, грамматики, юмора; это последнее качество он не слишком жалует, даже в тех случаях, когда распознает.

— Но, Скайлер, конечно же, Клеопатру нельзя назвать самым прекрасным экспонатом выставки. Все кругом говорят, что это безвкусица.

Я воспел поразительную восковую Клеопатру, выполненную в натуральную величину. Популярнейший экспонат изображает знаменитую особу, возлежащую в лодке; на одной восковой руке чучело попугая, который хлопает крыльями через равные промежутки времени. Нил изображен в виде змеи, головы розовых купидонов поворачиваются слева направо, а их возлюбленная моргает глазами, как это бывает на ранней стадии глаукомы, а вовсе не от страсти.

Брайант заставил меня выкинуть несколько звучных определений и всю иронию. С другой стороны, ему показался очень интересным мой рассказ о том, как толпа встретила появление Гранта, Бристоу и Блейна. Он слушал меня внимательно, очень прямо сидя за своим столом; голова пророка казалась объятой пламенем заката, что горел в окне точно за его спиной.

— Мы встречаемся завтра в вашей гостинице, — сказал он, почесывая ухо кончиком гусиного пера. — Несколько… достойнейших либеральных республиканцев. Мы хотим спасти репутацию нашей бедной страны.

— Это легко сделать, проголосовав за другую партию.

Брайант вздохнул и, немного помолчав, сказал:

— Я был в Олбани сразу же после вступления Тилдена в должность губернатора. Он очень любезно представил меня законодательному собранию. Вы знаете, он один из моих самых дорогих и старейших друзей.

— Однако вы не можете отдать ему свой голос.

Он сердито вскинул свою величественную голову пророка.

— Что значит «не могу»? Я просто не доверяю его партии. И хотел бы вдохнуть жизнь в партию республиканцев.

— При помощи Бристоу?

— Многие из нас предпочитают его другим кандидатам. Но Бристоу согласен баллотироваться только от республиканской партии. Он никогда не выдвинет свою кандидатуру в качестве независимого, как это сделал Грили. Бристоу из Кентукки, а в этом штате, говорит он, живут лояльные республиканцы.

— Честные республиканцы?

— Какой это ужас, Скайлер! Подумать только, мы требуем от президента лишь одного: чтобы он не крал денег.

— Как же мы дошли до жизни такой? — Мне и в самом деле было интересно, чем это объяснит Брайант.

— Война. — Он ответил быстро, как будто давно все продумал. — Кучу денег пришлось добывать и тратить, чтобы подавить бунт. А где тратится много денег, там неизбежно возникает коррупция. Да и железные дороги внесли свою лепту. Драчка за государственные субсидии, за отчуждение земель для прокладки дорог, за голоса конгрессменов. Только сильная личность способна противостоять искушению.

— Вы, например, отказали Твиду. — Не знаю, с чего это я заговорил с ним так бестактно, даже жестоко. Может быть, я до сих пор сердит на него за надругательство над моей Клеопатрой?

— Я не вступал в сделку с Твидом. — Он отвечал гладко, но туманно. Но Брайант недаром вот уже полвека пребывает на общественном поприще, его на испуг не возьмешь. — Кажется, один раз «Пост» получила какие-то деньги от муниципалитета. Но когда ваш друг Нордхофф обрушился в нашей газете на шайку Твида, я нисколько ему не мешал. Вы же читали его заявление от двадцать первого апреля.

— Да, он показывал мне перед тем, как опубликовать.

— Значит, вам известно, что он категорически отрицает, будто я уволил его из-за нападок на твидовскую шайку.

— Но почему же вы его уволили?

— Совсем по иным причинам. Он превосходный журналист, и я восхищаюсь вами обоими за все, что вы сделали для изобличения Блейна. Вообще-то… — И так далее.

Другой мой редактор больше мне по вкусу. В пять часов я встретился с Джейми в «Хофман-хаус», самом большом баре Нью-Йорка, излюбленном месте встреч элегантных политиканов и франтоватых магнатов.

На задней стене бара висит огромная, в коричневых тонах картина француза Бугеро: пышнотелые обнаженные дамы, едва скрытые кустарником. Сам бар посверкивает позолотой, гербами; ни один дюйм потолка или стен не обделен зеркалами или иными украшениями. Мне это очень нравится.