Эжен Мюллер - Робинзонетта

Но прошел год, ее положение совершенно изменилось, и Робинзонетта стала готовиться к своему первому причастию, испытывая двойную радость: ее радовала мысль о самом священном действии, и в то же время она чувствовала удовлетворение от того, что своим простым, но приличным нарядом, который она собиралась сшить к этому дню, она обязана только собственному труду.

– Ты не одна пойдешь в церковь, – сказала как-то в воскресенье мамаша Бюрель.

Несколько дней спустя к ней явился сам господин Мишо и предложил, «если она позволит», заменить ей отца. Так как совершенно растроганная Робинзонетта схватила его руки и стала целовать их, то он, в свою очередь, расцеловал ее в обе щеки, выразив надежду, что в этот день она позабудет свою гордость и после церемонии придет к нему в гости и займет место за столом между ним и ее добрым другом Пьером Бюрелем. Само собой разумеется, что предложение было принято с горячей благодарностью.

Причастие должно было состояться в четверг на следующей неделе. В воскресенье Мари в сопровождении матушки Бюрель отправилась в город, чтобы купить материи на вуаль и на платье, которое она отдала шить портнихе.

Встретив отказ со стороны многих почтенных фермеров, отговаривавшихся под разными предлогами, господин Гюро в качестве свидетелей брачного контракта и церемонии вынужден был ограничиться двумя должниками, которые из боязни перед ним не решились уклониться от предложенной им чести. В день свадьбы жених привел шестерых таких же странных по внешнему виду и по манерам, как он сам, типов, которые выразили глубокое разочарование, так как ожидали, что все деревенские жители с любопытством побегут за ними и устроят им овацию. Однако никто из сельчан не показался на улице, исключая священника и тех должностных лиц, которым пришлось участвовать в составлении брачного контракта. Ни одного мужчины, ни одной женщины, ни одного ребенка не было видно; все двери, все окна наглухо закрыты. Можно было подумать, что это безлюдная деревня, которая ожила только тогда, когда новобрачные и их немногочисленная свита возвратились домой. Так как стояла прекрасная погода, то после обеда компания вздумала прогуляться по полю к речке; во время своей прогулки они видели только разбегающихся при их появлении людей и слышали только шум закрывающихся дверей и ставен. Можно было подумать, что люди спасаются от вражеского нашествия.

Совсем иное происходило пять дней спустя. Когда послышался торжественный звон колоколов, на всех улицах показалась шумная и радостная толпа, и еще задолго до начала церемонии церковь наполнилась одетыми по-праздничному, пришедшими даже издалека прихожанами, несмотря на то, что между причастниками не было никого из их родственников.

Мамаша Бюрель заблаговременно отправилась к Мари, чтобы присутствовать при туалете своей милой Робинзонетты, которая действительно никогда еще не была так прелестна, как теперь, в своем белом наряде; она только что прикрепила к густым светлым волосам вуаль. Восхищенная красотой Мари, матушка Бюрель воскликнула:

– Без всякого хвастовства, ты можешь сегодня гордиться собой! Все это так тебе к лицу!

Мари покраснела.

– Ой, посмотрите! Куда это они идут?.. – сказала она, указывая на целую толпу идущих по дороге поселянок; одетые в белое девушки в сопровождении женщин и детей направлялись к башне.

– Не знаю, точно не могу тебе сказать, – ответила, скрывая улыбку, мамаша Бюрель.

– Да они же поднимаются сюда!

– Ну и что? Пусть!

Они действительно поднялись к башне, и самая старшая из девушек обратилась к изумленной Мари со следующими словами:

– Мы пришли за тобой, мы не хотим без тебя войти в церковь!

Со слезами на глазах Мари бросилась в объятия той, которая объявила ей приятное известие; потом она обняла и расцеловала матерей, которые привели своих девочек.

– Мы пришли за тобой, мы не хотим без тебя войти в церковь!

Волчок, добрый Волчок, похоже, никак не мог понять, что все это значит. Он уходил, боязливо возвращался назад и старался встретиться глазами со своей госпожой. Когда наступило время отправиться в путь, Мари, как всегда, наклонилась, чтобы приласкать и поцеловать Волчка; она сделала ему знак остаться в качестве сторожа, и он в ответ печально посмотрел на нее. Когда же Мари спустилась со своими подругами с горы, Волчок уселся на самом возвышенном месте, и в долине раздалось эхо от его жалобных завываний. Без сомнения он хотел выразить свое сожаление, что не был допущен к участию в празднестве, героиней которого, как он понял, была его госпожа. Она обернулась и сделала знак рукой. Верный пес перестал выть; но даже когда она исчезла за поворотом дороги, он все еще сидел на месте и печально смотрел вдаль.