Наринэ Абгарян - Всё о Манюне (сборник)

– Надя! Ты представляешь? Нет, ну ты представляешь? – Ба сорвала с головы шляпку, напялила ее на семисвечник и лихорадочно переобулась в большие тапки с помпоном.

– Что случилось? – забеспокоилась мама.

– Кто бы мог подумать! Нет, кто бы мог подумать! А чем это так вкусно пахнет?

– Мы вам торт испекли, – зачастили мы, – и кофе намололи, чтобы сюрприз сделать!

– Какие молодцы, – обрадовалась Ба, – а мы голодные вернулись, вот и поужинаем сейчас вкусно. Миша, принеси бутылку наливки из погреба. Нет, сиди уж, горе луковое, лучше я принесу! – И, снова переобувшись в лодочки, Ба выскочила из дома.

– Да что же произошло, кто-нибудь может объяснить? – рассердилась мама.

– Жена, – забегал глазами папа, – ты была совершенно права. Этот Погос Мурадян – мутный тип. Очень! – И папа удрученно замолчал.

– Надя, – пришел на помощь другу дядя Миша, – когда мы приехали после концерта на банкет, этот Мурадян оперативно нажрался и стал выказывать знаки внимания твоему мужу.

– Что ты такое говоришь, Миша! – задохнулась от возмущения мама. – Какие такие знаки внимания?

– Ну, типа какой вы мужественный, и руки у вас такие сильные, и глаза, мол, зеленые, как я люблю! Пришлось Юрика оттаскивать от него, чтобы он не набил ему морду.

– А чего ему надо было? – обступили мы со всех сторон дядю Мишу с папой.

Взрослые мигом вспомнили о нас и замялись.

– Он говорит Юре – до чего у тебя руки сильные, сразу видно, что настоящий стоматолог! – стал выкручиваться дядя Миша. – А у меня, говорит, все зубы болят. Вот Юра и полез ему зубы вырывать. Еле оттащили.

– А чего это еле оттащили? – удивилась Манька. – У человека ведь зубы болели!

– Мария, там столы ломятся от еды, если ему зубы вырвать, чем он есть будет?

– А и верно, – согласились мы. – Без зубов шашлыка не поешь!

Тут из погреба вернулась Ба, водрузила на стол бутылку своей фирменной сливовой наливки и до поздней ночи, под вкусный мамин тортик и рюмочку, негодовала, что же такое в мире творится, Надя-джан, с виду мужик, а внутри не пойми что! А дядя Миша покатывался со смеху и, похлопывая папу по плечу, говорил, что теперь Юрику нужен психолог, иначе всю жизнь ему страдать от глубокой душевной травмы, нанесенной Погосом Мурадяном. Папа сначала хмурился, а потом сам стал посмеиваться, мол, нечего завидовать, раз на тебя не обратили внимания, одинокий ты, никому не нужный пилигрим. А дядя Миша говорил, что уж лучше коротать жизнь одиноким пилигримом, чем сильной половинкой Погоса Мурадяна.

– Хорошо, что хоть не слабой, – заключила мама.

Вот так и случилось самое большое рзочарование Ба. После этой истории она называла Погоса Мурадяна исключительно Пэ Мурадяном и, заслышав его голос в радио или в телевизоре, гневно выдирала штепсель из розетки.

– Только Пэ Мурадянов нам не хватало, – хмурилась она и, цокая языком, мелко качала головой.

Иногда папе удавалось отложить некую сумму, скажем так, незамутненных семейным бюджетом средств. Носился он тогда с этим своим незамутненным счастьем как с писаной торбой и спускал чаще всего на какую-нибудь ерунду. Например – давал в долг человеку, заведомо зная, что вернуть деньги тот не сможет. Или покупал какой-нибудь предмет не первой и даже не второй необходимости. К примеру – электрический самовар. Большой серебристый самовар с петушиной головой вместо краника – повернул гребешок, и из клюва потекла вода, а по круглому брюху красуется надпись славянской вязью: «Самовар кипит – уходить не велит».

С самоваром вообще вышла трагическая история. Буквально на следующий день папа включил его в розетку, позабыв проверить уровень воды. Обиженный таким беспардонным обращением, самовар не придумал ничего лучше, чем окутаться черным дымом, вздуться боками и мстительно сломаться. Навсегда. Мама словно этого и ждала – она тут же принялась ругать папу, мол, мало того, что ты потратил деньги не пойми на что, так еще и сломал это не пойми что на второй день покупки! А папа тут же начал огрызаться, мол, молчи, женщина, мой самовар, что хочу, то с ним и делаю.

Тем временем самовар медленно остывал, скворча и обсыпаясь металлическим крошевом, и осуждающе глядел на мир потекшим петушиным клювом.

– Я его выкидывать не стану! – топнула ногой мама. – Сам сломал, сам и выкидывай.