Виктор Московкин - Человек хотел добра

Лейтенант слушал ее, конфузливо опустив ясные глаза. Потом, когда Ляля села, стал ей что-то выговаривать. Он, видимо, считал нужным ее перевоспитывать. Но Ляля мало слушала его. Все смеялись и шумели. Только Николай сидел, насупясь. Особенно ему не понравилась Лялина речь. Желваки ходили у него, когда она говорила.

Вера несколько раз мигала мне, порываясь что-то сказать и показывала на Николая. Я никак не мог догадаться, что она хочет. Порой на ее лице проскальзывали отчаяние и испуг. Потом опять все стали чокаться и отвлекли ее.

Теперь уже все перепутали свои места, и как-то получилось, что я оказался рядом с дядей Ваней. Он подмигнул мне и заговорщически сообщил:

— Ненавижу, когда в гостях ведут себя с оглядкой. Погоди-ка, я расшевелю их.

Он имел в виду тех гостей, что сидели за столом чинно, жеманничали.

Дядя Ваня приподнялся, поправил поясок на рубахе и молодецки выкрикнул:

— Эй, расступись, народ! Филосопов в круг идет! Русска-а-г-о!

И дядя Ваня начал выделывать ногами такие вензеля, что все покатились со смеху.

За ним вытащили Веру. Она, как и полагается невесте, плавно пошла по кругу, помахивая платочком. Фигура у нее тоненькая, стройная, но лицо даже сейчас оставалось чуть грустным.

Николай плясать отказался, сколько его ни просили. Ну, что ж, не хочет — не заставишь. Этим бы и кончилось, если бы не вылезла вперед бабушка Анна.

— Дурная примета, когда невеста одна пляшет, — громко проговорила она.

Николай покраснел. Все почувствовали неловкость. Одна бабушка Анна ничего не замечала.

— Иди, голубь, иди! — подталкивала она Николая.

Тот зло сверкнул на нее глазами и отчеканил:

— Я в приметы не верю.

Вмешалась Вера. С вымученной улыбкой она примирительно сказала:

— Ну что вы, право! Давайте лучше споем песню.

Но песни не получилось. Тогда гости снова стали кричать «горько!», и постепенно все уладилось.

Дядя Ваня сидел за столом и много пил. Странно меняется человек! Только недавно я видел его задумчивым, умным, потом веселым, а вот теперь смотрит на гостей исподлобья, словно сердится. Он встал и нетвердо пошел к двери. Шутки ради его подхватили под руки и повели, а он брыкался и повторял:

— Отпустите меня, я извиняюсь.

Его отпустили, и он ушел, никому не сказав «до свидания».

От шума и песен голова у меня разболелась, и, накинув пиджак, я вышел в подъезд.

На ступеньках сидел дядя Ваня, курил. Я опустился рядом.

— Двое вели хозяйство. Смекай! — неожиданно сказал он, наклоняясь ко мне.

Я с удивлением посмотрел на него. Но глаза у дяди Вани были осмысленные, и на лице затаилась хитрая улыбка, которая так нравилась мне.

— Год за годом вели хозяйство, — продолжал он. — Один — Простодушный — делал как лучше. Поле обработает — земля, что стеклышко чистое; дом строит — картинка. Другой тяпал и ляпал. Оба не унывали. Простодушного все хвалили за умение, премии давали. А сосед совсем неприметен. Тогда, что ты думаешь, сосед тоже стал хвалить Простодушного. С умом хвалил. А как? Смекай! Похвалит да еще скажет: а вот тут надо бы так, а тут эдак. Простодушный был добряком: слушался и переделывал, хотя и не был уверен, что так станет лучше. На то он и Простодушный.

Зато теперь все видят, что сосед умнее, раз такой мастер, как Простодушный, слушает его. И все захотели, чтобы сосед им тоже подсказывал. Думали, лучше будет. Смекай. Лучше ли?.. И сказке конец. Понял?

Я отрицательно покачал головой, хотя и догадывался смутно, что сказка эта имеет к дяде Ване какое-то отношение.

— Не понял, значит. Не мудрено. Я и сам плохо понимаю… Бабушка Анна тогда говорила: «Неученым все помыкают». А она права в чем-то. Придет юнец с аттестатом на производство. Тыр-пыр — и уже передовик. Мы-то в учениках по году-полтора ходили, а он сразу — кадр. Учись, Семка, хоть вечерами, коли так не удается. У жизни тоже больше учись. Думать будешь — жизнь не обманет. Из тебя человек выйдет.

Вверху послышался стук. Это у нас кто-то вышел в коридор и начал отчаянно откаблучивать. Народ в поселке такой: развеселятся — не остановишь.

— За сестру не переживай. Не по нужде идет, — продолжал он, глубоко затягиваясь дымом папиросы. — Остерегать ее — хуже будет, наперекор пойдет. В таких делах всегда наперекор идут. Сама поймет. Думаешь, жизнь изломана будет? Не верю. Сестра у тебя крепкая, рабочей закалки. Страдание тоже настоящим человека делает.