Анатолий Максимов - Подлетыши

— Зачем вы сюда ходите? — спросил Петю. — Отвечайте честно, не изворачивайтесь, а то хуже будет.

— Задачки решаю, — промямлил Петя.

— Дорогой коллега! — обращаясь к Дегтяреву, опять заволновался Марсов. — Вы слышали; он задачки решает! Да у вас и днем-то терпения не хватает как следует заниматься электротехникой. А сейчас глубокая ночь. А ну-ка подайте мне свою тетрадь! Живо, чего там копошитесь!

Петя хотел незаметно бросить под стол общую тетрадь. Марсов перехватил ее, открыл, всмотрелся и недоуменно скосил глаза на окаменевшего Петю.

— Тут что угодно, но не синусоиды, не графики… — Марсов включил все плафоны и, уткнувшись в тетрадь, зашагал по ярко освещенному кабинету. — Ничего не понимаю, коллега! Стихи, что ли?.. Он стихи сочиняет!.. Да, стихи…

…Петя стал стихотворцем неожиданно для себя, после творческого конкурса в училище. Может, оттого взялся за это дело, что все было на конкурсе, кроме стихов. Замполит тогда сказал: «Жаль, что нет стихов. Жаль». Петю так сильно завлекло новое занятие, что спать не мог ночами. А зимой трудно, негде уединиться, держать в тайне свои способности… Потому иногда после отбоя Петя куда-то исчезал. Говорил товарищам: ухожу в мастерскую Коновалова делать уроки. Не успел, дескать, днем. Ну, в корпус мастерских он не мог попасть: на дверях, обитых железом, два амбарных замка да внутренний. Зато в учебный проникал легко: у столяра ключей целые связки, было из чего подобрать…

Не чуя под собою ног, заходил Петя в кабинет. В потемках ему чудились инопланетные карлики — большеголовые, глазастые. Они будто летали в помещении бесшумно, как совы, и прятались от Гомозова в электрических щитах, глядя оттуда круглыми разноцветными стеклышками. Петя, весь собравшись в кулачок, проходил к столу преподавателя, включал зеленую лампу и погружался в таинственную тишину. Желтые полосы света от пробегающих мимо училища автомобилей блуждали по стенам, по щитам; блестели стекла измерительных приборов. Гомозов мысленно представлял себя в космическом корабле, летящем среди планет и звезд…

Вот так ночами он пускался в поднебесное странствие — и писал стихи… Утомится за день, едва ноги передвигает, но все же идет в кабинет электротехники. Хотелось вновь и вновь пережить необычное. Порой он тут и засыпал с чудными грезами и возвращался в общежитие тайком от вахтера только рано утром.

…Илья Дегтярев тоже взял тетрадь, прочел несколько стихотворений. Немало удивился. Спросил у Гомозова, давно ли тот пишет, обратился к Марсову:

— Педагог вы, оказывается, Иван Гаврилович, замечательный. Ведь не мой, скажем, кабинет, а именно ваш выбрал юный поэт. Значит, даете ребятам нечто важное не только для ума — и души развиваете. Как не завидовать вам! Вот пройдут годы, и кто знает, может быть, появится в вашем кабинете мемориальная доска: «Здесь написал первые стихи выдающийся поэт Петр Гомозов»… Может ведь случиться? — говорил Илья да косил глазом на угрюмо вышагивающего Марсова.

— Да, да, чего на этом свете не бывает, — двусмысленно проговорил Марсов. — Хоть не куришь? Нет?.. — Преподаватель незнакомо добрым голосом впервые обратился к Пете на «ты». — Ладно уж, пиши здесь пока не надоест. Как-нибудь потерплю.

— А мы до поры до времени все держим в секрете, верно, Иван Гаврилович? — сказал замполит.

На том и порешили.

Марсов завел в приемную Игоря Морокова и рассерженно спросил у маленькой шустрой секретарши:

— Директор и замполит у себя?

— Сегодня — День ребят, — ответила девушка. — Начальство на занятиях. Если срочно надо, могу вызвать по селектору.

— Ну что ж, вызывайте сегодняшнее начальство, — сказал Марсов. Он совсем забыл про этот День ребят — нововведение, придуманное Дегтяревым.

Вскоре появились запыхавшиеся Сергей Порошкин, «замполит», и отличник по всем предметам Виктор Шульга, «директор». Оба в комбинезонах, руки замаслены: прибежали из мастерской.

Ребята зашли в кабинет директора, сели за полированный стол, предложили кресло Марсову. Хотел было и Мороков плюхнуться на стул, но Порошкин шумнул на него:

— Ты постой, ноги не отвалятся. Что случилось, Иван Гаврилович, за что привели его? — Порошкин строго глянул на ухмыляющегося Морокова.

— Что ж, извольте, расскажу, — начал Марсов. — Этот нахал, по фамилии Мороков — и фамилия ему дана под стать, хуже не придумаешь — саботажничает на уроке… Сидел он за одной ЭВМ, машина оценивала его непосильные труды… — Марсов скривил в кислой усмешке тонкие губы, — на «пять». Перевел я его за другую машину — и та наградила лоботряса пятеркой. Но я-то вижу — он и на «три с минусом» не тянет.