Елена Криштоф - Современная история, рассказанная Женей Камчадаловой

Кровь полилась, и Марта Ильинична, оказавшись рядом, крикнула не своим голосом, резко и властно:

— Йод и бинты в моем чемодане! Быстро!

Она так крикнула, что сестры Чижовы даже не успели в ужасе прислониться друг к другу плечиками — их как ветром сдуло.

А Мишка стоял довольно спокойно, зажимая пальцами там, где врачи находят пульс. Мы же смотрели на маленькое темное пятно, расползавшееся все шире у Мишкиных кроссовок.

И тут появилась Лариса-Бориса. Она не кричала, как Марта Ильинична, и не прижимала ладони к щекам, как мы. Она взглянула на Мишку и вдруг изо всей силы рванула себя за рукав. Рукав оторвался, но не совсем. Лариса подвинула плечо Вике:

— Помоги мне! Что же ты стоишь? А? Жгут надо.

В самом деле, сколько раз на всяких занятиях нам говорили: жгут надо!

Жгут накладывал, конечно, Володька Громов. А рядом стояли Марта Ильинична с виноватым лицом и Лариса с оторванным рукавом. Гром закончил со жгутом, мазал Мишину ладонь йодом, приговаривая:

— Не дергайся, устроил цирк, терпи всю программу.

Интересно, к чему относились слова насчет программы? Неужели к оторванному рукаву? Не может быть!

Это сейчас я думаю: зачем надо было рвать рукав? Если учесть, что Чижики с бинтами явились тут же? Но тогда ничего такого мне в голову не приходило.

И уже на следующий день была придумана «дразнилка», если, конечно, эти строчки можно считать «дразнилкой»:

Собирала яблоки и услышала, кто-то поет на дальних рядах. Кажется, Андрюшка Охан. Или Мишка? А кто сочинил? Может быть, даже из девчонок кто-нибудь. Это ведь не была чисто мужская «дразнилка».

Мы влюбились в нее все. Она как бы олицетворяла собой наше будущее таким, каким мы все хотели его видеть.

А небо все по-прежнему стояло над нами яркое, и мы радовались этому, хотя в совхозе ждали дождя.

Мы смотрели в синеву, где летели в дальние края паутинки расставания. Так их кто-то назвал, неизвестно почему. С чем это мы могли расставаться в самом начале?

Мы работали хорошо, мы работали лучше всех, и это нам нравилось.

Но прошлая осень была далеко, между тем нынешние события разворачивались вот как…

В воскресенье «археологи» нашего класса, как и было договорено, с Ларисой во главе собрались на пристани, потом погрузились в катер. И тут только сообразили: а какой смысл в поездке, если нет Камчадалова Алексея Васильевича? Ехать-то можно, но получается простая прогулка. Между тем было намечено поехать в разведку на место летнего лагеря.

«Археологов» на этот раз оказалось много. Желающих же ехать в совхоз в этом году было значительно меньше, может быть, потому, что наша Классная Дама поехать с нами не могла — уходила в отпуск.

Однако я сильно сомневалась, сможет ли отец всех нас принять в лагерь, даже если допустить, что неприятности его рассосутся и лагерь все-таки состоится. Но сможет не сможет — выяснится со временем. Однако где же он сам? А катер между тем уже дрожал мелкой дрожью от нетерпения, мы сидели, кто на скамейках, кто прямо на рюкзаках и скатках, а отца все не было. Удивительное дело — мой отец любил точность и никогда никуда не опаздывал.

И вот я вижу: отец бежит по доскам причала, и лицо у него собранное, даже стянутое тревогой лицо человека, еще не увидевшего то, что нужно. Наконец он заметил катер и нас на нем. В тот же самый момент на катере отдали концы. Катер, как живой, потерся боком о причал, вода всхлипнула, мотор уркнул громче, и моему отцу оставалось сделать один-единственный шаг с пристани на палубу. Правда, длинный шаг, прыжок: полоска темной воды все расширялась.

А отец, промедлив первую секунду, теперь застыл и выставил себя на общее обозрение.

Интересно, сколько бы он так стоял, точно на выставке? Не знаю. Но тот матрос, который возился у кнехтов, схватил моего отца в охапку и швырнул в руки другому на палубе, а после того свободно и легко прыгнул к нам сам, а за ним еще кто-то. Все смотрели на отца, а он не мог отдышаться и сообразить, как оказался на палубе. И ребята хлопотали вокруг, как будто ничего особенного не случилось, как будто никто и не замечал того застывшего, стянутого лица…

— Алексей Васильевич! — конечно, тут же объявилась Денисенко. — А мы думаем: может, уже и выгружаться пора, раз вас нет? Лень спасла: сил не было с рюкзаков подняться…

Шунечка любила говорить с моим отцом, как будто собственного ей не хватало. Ну и пусть говорит, а я пошла вдоль борта крохотного суденышка с громким именем «Красная Армия». Кораблик этот такая же примета Города, как Гора, как Огненная Коса, все еще полная страшных ржавых осколков и стреляных, полуистлевших гильз…