Елена Криштоф - Современная история, рассказанная Женей Камчадаловой

Это все происходило, если точно сказать, семь месяцев тому назад и тянулось, остывая, выдыхаясь, но все-таки хоть слабо, да отсвечивая, до самого того проклятого разговора в учительской, когда меня поменяли на Денисенко Александру.

Когда мы вернулись в Город, на всех мальчишках были шапки «гребешками» («Фригийские колпаки», — сказал мой отец). И пять из них мы связали своими руками. Не потому, что именно этих пятерых больше всего любили, а потому, что у них до поездки в совхоз не было. В совхозе же на полках «стекляшки» завалялась пряжа, и Лариса намекнула: «Нехорошо, когда у одних нет, у других есть». Но вот что интересно: шапки эти (связанные под неусыпным руководством Марточки и наполовину ее руками), шапки эти не всех обрадовали. Мишка Садко определенно скис. Как же! До сих пор были только у него с Генкой…

Генке привезли родители — понятно и уже привычно. А Мишке — сколько ж это надо было приложить усилий, чтоб приобрести бразильскую! А она теперь вроде ничем, кроме ярлыка, не отличается от той, которую связали Андрюшке Охану!

Однако именно с ярлыком получилась история, на короткое время, но все же нарушившая нашу идиллию. Вика вдруг стала рассматривать этот ярлык и морщить нос от удивления. Очень сильно она его морщила, всем напоказ, пока не спросила:

— А с каких это пор, Мишенька, в Бразилии изъясняются по-английски? Я тебе всегда толковала: Иг Игович тоже пригодиться может. А ты его ни в грош не ставишь.

— Зато ты — в целковый!

— Я в пределах ярлыков географию знаю!

Так они старались, перекидывались насмешками. А шапку Вика из рук не выпускала, сама рассматривала и всем показывала, как ярлык пришит. Скорее всего, пришит он был Мишкиной бабушкой.

Зачем это нужно было Вике, я не понимала. Наверное, и другие не понимали, стояли вокруг, глазели, пока Марта Ильинична не спохватилась, не выполнила свои обязанности старшего товарища и недавнего классного руководителя.

— Я полагаю, можно обойтись и без междоусобиц, — сказала она, освобождая шапку из сжавшихся Викиных пальцев. — В такой-то день…

Марточка улыбнулась, приглашая и нас посмотреть вокруг. Как ни странно, мы посмотрели.

Сад еще не окончательно осыпался, но уже стал просторнее, далеко проглядывался. На почти золотых деревьях висели золотые яблоки, и паутинка, колеблясь, проплывала перед нашими лицами в синем воздухе. Но Мишка ничего этого не замечал.

— А чего она? — вел он голосом сырым и нудным. — Сотрудник СЭВа нашелся, на меньшее она не согласна.

— А ты на что согласен, Мишенька? На управдома? — не унималась Вика.

Неизвестно, сколько бы еще продолжалась эта перебранка, если бы Шуня Денисенко не посмотрела честными глазами в честные глаза Марты Ильиничны и не затарахтела:

— Да, да, Марта Ильинична, вы совершенно правы: есть в осени первоначальной короткая, но дивная пора . — Шунечка сделала ударение рукой и голосом на первом слове. — Знаете? Весь день стоит как бы хрустальный, и лучезарны вечера… А? Как сегодня. Нет?

— Ну, — подхватила Марточка, — точь-в-точь. Где бодрый серп гулял и падал колос, теперь уж пусто все — простор везде, — лишь паутины тонкий волос блестит на праздной борозде .

— Борозды, правда, еще нет. И паутинка — тю-тю! — Шунечка махнула рукой в сторону, где исчезла тонкая ниточка.

Я, надо сказать, не сразу поняла, что эти двое просто отводят нас от ссоры, что же касается паутинки и осени первоначальной — это я тоже знала наизусть, как и многое другое…

Вечером того дня мы дольше обычного сидели на крыльце, тепло было почти как летом. Какой-то разговор шел справа от меня, я не прислушивалась, но услышала Марточкины слова:

— Должно уметь прощать слабости ближним.

Вроде неизвестно, о ком и о чем она говорила, но, очевидно, в виду имелась история с Мишкиным ярлыком и Викиной задиристостью. И неожиданно Марточка продолжила:

— В России испокон веков порядочные люди боролись не со слабостью, а с силой…

— С самодержавием, что ли? — спросил Мишка таким тоном, как будто он заранее чувствовал оскомину от той лекции, какую готова была прочесть Марта Ильинична.

— Ну! — Шунечка засмеялась, обхватила руками колени и прижалась к ним щекой. — Ну, Миша, зачем так узко? С самодержавием, с самомнением, с саморекламой они боролись.

— Ладно, идемте спать, — сказала Марта Ильинична.

Лучше любой весны была для меня прошлая осень!

В ту осень никто из нас не помнил зла.

Двумя днями позже Мишка удержал стремянку, вместе с которой чуть не свалилась моя Викуня. Стремянку Мишка удержал так неудачно (или наоборот — удачно?), что гвоздь пропорол ему ладонь — и кровь полилась!