Оскар Ремез - Рассказы в косую линейку

Алик Лоповов показывает на карте. На карте покажет всякий. Но не всякий бывал в тундре!

Мы проходим растения тундры. Там растет брусника и морошка.

— Кто видел бруснику?

Бруснику видели многие. А некоторые ее ели. Правда, в переваренном виде.

— Что делают из брусники?

— Кисель, — говорит Саша Щукин.

— Варенье, — щурится Маша Пивоварова.

Сеня Жуков тянет руку.

— Очень вкусная моченая брусника. С мясом.

Кто ел — тому виднее.

— А что едят северные олени? — спрашивает Вера Семеновна.

— Ягель, — отвечает Алик.

Это он вычитал из учебника. Он всегда читает вперед — чтобы выделиться.

— А кто из вас видел северного оленя? — задает вопрос Вера Семеновна.

Северного оленя кое-кто видел в кино, настоящего северного оленя видела только Таня Шамро. Потому что она жила в тундре.

Весь наш класс смотрит на Таню с уважением.

Она жила в тундре, видела оленя и сама ела морошку.

Да, одно дело — прочесть в учебнике, другое — есть самому.

— Двадцать четвертый! — Двадцать пятый! — Двадцать шестой! — Расчет окончен!

Это я — «расчет окончен». Весь первый класс была я самая коротенькая. И Люся Веткина надо мной весь учебный год смеялась и прозвала «расчет окончен».

А за летние каникулы я вытянулась. И теперь мое место в строю между Чижовой и Лощининой. Вот как продвинулась!

— Двадцать четвертый! — Двадцать пятый! — Двадцать шестой! — Расчет окончен!

Это — Люся Веткина. Она теперь самая последняя классе. Но я над ней не смеюсь. И не дразню «расчет окочен». Не навсегда ж она последняя.

Неизвестно, кто кого потом перерастет. Расчет окончен!

Согласно плану праздничного оформления, у школы установили портреты покорителей космоса.

Утром, в праздник, неизвестно кто привязал к портрету погибшего космонавта воздушный шарик. Потом — еще кто-то.

И еще.

И еще…

Самые разные — круглые и продолговатые, голубые, зеленые, те, которые могут летать, и те, которые уже не смогут, красные, желтые, синие окружили портрет.

Какой-то пионер сбегал домой, принес горшок с белым цветком и поставил его на землю под портретом. Девочка воткнула рядом маленький красный флажок. Учительница укрепила еловую ветку.

Шаров становилось все больше. Май составлял свой праздничный наряд погибшему космонавту. Не хватало места, но ребята из соседних домов, соседних улиц, соседних школ развешивали свои шары на деревьях, на ограде, повсюду. Продолговатые, круглые, красные, зеленые, голубые, желтые — воздушные.

К вечеру у портрета собралась толпа.

— Смотрите, смотрите! Что сами ребята сделали!

— Почему нет света в гирлянде?

— Не положено!

— Оборвут за ночь хулиганы.

Тут мы, Толя Пищаев и я, вызвались простоять всю ночь.

За ночь многих шаров не досчитались — побитые ветром, они сморщились и обвисли. Но взамен появились новые.

А утром окружило портрет разноцветное солнце, которое сделали сами ребята.

Ровно тридцать шесть — три пары босоножек, четыре — полуботинок и двадцать две сандалии стоят у входа в домик Ленина. Третий «Б» класс ходит по музейным комнатам. Слушает учителя.

— Сюда приехал Владимир Ульянов из первой ссылки. В этой комнате жил.

В тридцать шесть глаз глядит третий «Б» на стол под белой скатертью, на половичок у стола, на застланную простым одеялом кровать.

Те книги, что стоят на полочке у изголовья, читал Ленин, в ту самую чернильницу обмакивал перо, ту свечу зажигал.

То самое солнце пробирается к ленинской комнате, пробивается через другую листву.

— Царские министры и чиновники видели в молодом Ульянове опасного революционера и не хотели выпускать его из-под надзора. Ленинская комната имела отдельный выход, и, возвращаясь с занятий марксистского кружка, Владимир Ильич тихонько проходил к себе через черный ход.