Илга Понорницкая - Подросток Ашим

— Ты бегунок, что ли? Или не бегунок?

Мишка не понимал, о чём она спрашивает. А она, не дождавшись ответа, опять спросила:

— А кому звонить будешь? Номер-то помнишь наизусть?

Она втянула его за прилавок и достала из халата тёплый, разогревшийся то ли от старого аккумулятора, то ли от её тела мобильник. И только Мишка набрал номер, как раздался неопределённый, непонятный полустон-полувскрик. Мама всегда отвечала на звонки испуганно, а теперь, когда у неё пропал сын, ей звонили с незнакомого номера.

Мишка поспешно сказал:

— Мам, мам, это я!

И почти сразу расплакался:

— Мама, прости меня!

— Где ты! — кричала мама так, что уху больно было, — где ты скажи, скажи, Миша!

Он назвал станцию.

— Бегунок всё-таки, — сказали над другим его ухом, и Люся взяла из его рук телефон.

— Слушай меня! — командовала она Мишиной мамой. — Я отправлю к тебе его! Где вы живёте? В самом городе? Скоро автобус будет к вам, и я посажу его. Да. Возьмут его в автобус. Встречай… Где там у вас встречают? Найдёшь. Номер автобуса я тебе скажу. Позвоню. Вот с этого номера, да. Люся я. Люся… Да зашёл вот он — твой бегунок, не реви. Скоро автобус будет, в другой раз гляди за парнем… Ну, не реви ты, слышишь меня?

Люся работала в кафетерии уже тридцать лет, и по возрасту её давно надо было звать по имени-отчеству, но её не звали, да и сама она казалась себе вечной и ничуть не поменявшейся. Иногда ей казалось, что она только вчера пришла в этот кафетерий с мудрёным названием, а иногда — что она здесь уже много-много лет, не тридцать, а, например, сто или тысячу.

Мишка видел перед собой человека, который совершенно иначе жил, чем он сам, и по-другому смотрел на мир. Этот человек сильнее отличался от него, чем все мажоры в классе, приезжавшие с зимних каникул загорелыми дочерна. И дело было не в том, что Люся взрослая. Он чувствовал, что она была другой, чем мама или, например, тётя Маша.

И это в самом деле было так. У Люси, например, была удивительная память. Каждый день она видела множество лиц. И вечерами, когда она закрывала глаза и начинала засыпать, перед глазами вставало чьё-то случайно выхваченное из очереди лицо. И оно поворачивалось к ней, человек, о котором она ничего не знала, смотрел на неё пристально, и тогда Люся вздрагивала и открывала глаза, чтобы чужое лицо исчезло. Назавтра она видела ещё кого-нибудь из дневной толпы, и она не знала, кого её память выберет, чтобы показать ей перед сном в следующий раз. Запоминала-то её память всех подряд, и Люся всегда могла выделить в толпе тех, кого она видит не в первый раз. Бывает же, что человеку часто приходится ездить по одному и тому же маршруту, в Москву и домой, в свой городок, и тогда на остановке этот человек забегает перекусить в кафетерии, или хотя бы купить бутылку воды. И Люся из-за прилавка глядела на него уже с такой свойской улыбкой, что человеку не ничего не оставалось, как поздороваться и вспомнить случайно услышанное имя: «Да Люсей её зовут, Люсей!»

А уж водители автобусов и вовсе были с ней накоротке, и Люся не думала о том, возьмёт ли кто с собой бегунка без денег — денег-то у Мишки и не осталось, всё ушло на билет — а только о том, скоро ли здесь будет Андрюшка или Михалыч, или уж Николай Петрович… Она про всех помнила, кто на каком маршруте работает.

Скоро Мишка уже сидел на откидном сидении — сзади высоко над ним были места пассажиров, а слева, с ним вровень, сидел водитель. Перед Мишкой, от ботинок и до макушки и выше, до потолка, было стекло, и в нём бежали вперёд, ощупывая дорогу, жёлтые световые пятна, а навстречу летели чужие огни. Казалось, только в последнюю секунду им удавалось увильнуть в сторону, уйти от столкновения.

— Ву-у! Ву-у! — говорили они каждый раз.

Мишка вспомнил, что автобус прибудёт в Берёзки. На автовокзал. В Берёзках папа лечился в больнице, пока его не выписали домой умирать. А его, Мишку, там били однажды поселковые, много на одного, и его потом тошнило и весь мир поворачивался сперва боком, а после и вообще вверх ногами. А ещё в Берёзках живёт какая-то Киркина родня. Кирка сказала, что её к родне отправляли в ссылку, а когда он спросил, как это, она неловко перевела разговор на что-то ещё. Поэтому он и запомнил про ссылку, хотя многое из того, о чём они говорили, он забыл, а скоро, наверно, он и вовсе забудет Кирку, забудет, что она была для него какой-то особенной, ему совсем не больно будет думать про неё… Да ему теперь стало совсем не больно. Странно, что он вспомнил Кирку, когда его ждёт встреча с мамой…