Виктор Александровский - Когда нам семнадцать…

В один из последних дней февраля на уроке немецкого языка я получил записку, адресованную мне, Игорю и Филиппу Романюку:

«Ребята! После звонка останьтесь в классе — будет ответственный разговор. В. Р.»

На перемене Вовка прежде всего проверил, хорошо ли закрыта дверь и не прячется ли кто за партами. Потом вытащил из кармана «Комсомольскую правду», небрежно развернул ее и сказал:

— Решено. Еду в Арктику. Спасать челюскинцев.

— Кто, ты?

— Да, я.

Мы переглянулись.

— А что! — воскликнул Игорь. — Неплохо придумал!

— Не я придумал, — солидно поправил Вовка. — Раньше меня нашлись. Вот, — он ткнул пальцем в газету, — парень один пишет в «Комсомолке». — Вовка кашлянул и прочел: — «В Ленинградский Арктический институт. Заявление. Товарищи! Парень я вполне здоровый, жигулястый, грудь сто сантиметров, построения крепкого, хороший лыжник, знаю слесарное дело. Могу сейчас же выехать в ваше распоряжение для спасения бедствующих товарищей»… Ясно? — Вовка бережно сложил газету.

— Да, но тот же парень здоровый, не то что ты. Ты и лыжник не очень хороший, — сказал я.

— И не очень-то жигулястый, — добавил Игорь.

— Ну, ну! Не хуже других! — Вовка залихватски сунул руки в карманы и прошелся по классу. — Экзамены за девятый сдам, когда возвращусь с Чукотки.

— Хорошо, — сказал Игорь. — А как же ты, так сказать, доберешься до Чукотки?

— Запросто! — Вовка оглянулся на дверь. — Уеду с летчиками… Из Сибирска вылетают туда два полярных летчика, мои соседи по дому. Уговорю их взять с собой.

— М-да… Сильно́! — сказал молчавший до сих пор Филипп Романюк. — И с летчиками уже договорился?

— Договорюсь, возьмут!

— Сильно́! — повторил Филя.

Огромный, широкоплечий, он стоял напротив маленького Вовки и внимательно рассматривал его через очки. Потом встряхнул густой гривой волос:

— Ты подумал, нужен ты спасательной экспедиции?

— А чего думать!

— Тогда, брат, ты рано в поход собрался. И вообще…

Не найдя подходящего слова, Филя, как всегда в трудные минуты жизни, вытащил из кармана рубашки зеленый гребешок и стал расчесывать свою гриву.

Филина невозмутимость разозлила Вовку.

— Удивительный ты человек, Романюк! Ни мечты, ни порыва. Тебе бы только сидеть да протирать штаны над задачками… Да оставь в покое свои лохмы! — Он выхватил у Романюка гребешок. — Ну, что хотел сказать? Говори, говори, а то не видать тебе гребешка!

Филя добродушно пожал плечами:

— Силенок у тебя не хватит, вот и все!

— Силенок! Хо-хо, сказанул! Да их еще, может, больше, чем у тебя!

Филя улыбнулся и с несвойственной ему быстротой схватил Вовку одной рукой за шиворот, другой пониже спины, приподнял его над головой и тотчас же осторожно поставил на ноги. К нашему удивлению, Челюскинец спокойно сказал:

— Ну и что? Сила-дура у тебя, и все. А вот Седов с двумя собаками ходил…

— Так то же был Седов!

— И у Вовки есть знаменитые псы — Шарик и Малявка, — сорвалось у меня с языка.

Сказать по правде, меня разозлило, что Вовка, именно Вовка, ничем не отличавшийся от других ребят в классе, собрался на Чукотку. Чем он был лучше других? Я хоть спортом занимался, радиотехникой…

Упоминание о знаменитых псах распалило Вовку больше, чем неуклюжая проделка Романюка. Дело в том, что Шарик был обыкновенной дворнягой с отвислыми ушами. Малявка вообще была ничто: маленькая, на кривых ножках, она и лаем, и всем своим видом напоминала велосипедный звонок.

— Уязвил! Собак вспомнил… — подступил уже ко мне Вовка. — Если по-серьезному, так я лучше любого из вас подготовлен для Чукотки. Морозов не боюсь — раз. На лыжах хожу отлично — два.

— Чемпион! Первый в мире, второй по Сибири.

— Чемпион не чемпион, а такому, как ты, дам десять очков вперед! Хоть сейчас на Ангару!

— Что же, пошли! — Я наотмашь провел рукой по ершику Вовкиных рыжеватых волос. — Хвастун!

— Я хвастун? — Вовка сжал кулаки, готовый броситься в драку, но звонок прервал нашу ссору. — Ты, Рубцов, трус. Хуже всякой Малявки! — прокричал он мне вслед.

Сидя за партой, Вовка петухом поглядывал по сторонам. В классе уже знали о нашем разговоре.

— Вовка Челюскинец! — потихоньку острила Чаркина.

По классу перекатывался чуть слышный смешок.

А мне было не по себе. Разговор с Вовкой получился грубый, и я ему ничего не доказал.

— Да… с Малявкой сравнил. Перенести это невозможно, — сочувственно нашептывал под ухо Игорь. — Что же ты будешь делать — драться с ним?