Эдуард Веркин - Мертвец

— Не знаю…

— А может, тут не всё чисто?

— В каком смысле?

— В таком. Ну, знаешь, тот китайский император, который умер?

— Они все умерли.

— Да не, — Вырвиглаз подсел ко мне, — ты не понимаешь. Тот, который помер и велел убить всех своих коней, всех своих собак, всех своих наложниц. Всех, короче. И закопать вместе с собой, чтобы на том свете не скучно было. На горку, кажется, едем…

— Ну и?

— Ну и. А что, если Шахов велел нас прибить? Чтобы его собаке веселилось? Прибить в тихом уголочке и похоронить рядом с этим…

Вырвиглаз пнул гроб.

— Чтобы ему было с кем играться в собачьем раю!

— Ерунда.

— Ерунда… — покачал головой Вырвиглаз. — А я вот такую историю слыхал. Тоже про мэра, из Сибири. Он у себя стал на народные деньги строить подводную лодку. Небольшую такую, прогулочного класса. А потом, когда подводная лодка уже построилась, взял да и вышел на ней в Енисей. Типа проверить ходовые качества, а с собой взял всю городскую администрацию. Они там фуршет устроили, танцы, ну, всё как полагается, а мэр потихонечку проскрипел на мостик, надел акваланг и открыл кингстоны. Лодка утонула со всеми чиновниками, а сам мэр спасся.

— Зачем он это сделал?

— А вот. От широты души. И, что самое главное, никто уже ничего не может доказать. Этот мэр продолжает оставаться мэром. И ещё одну лодку строит. А ты говоришь, зачем…

Могу поспорить, что эту историю Вырвиглаз выдумал только что, у гроба. Или в гробу. Ничего враньё, не самый последний сорт, мне понравилось. Я как-то живо представил, как этот мэр открывает кингстоны на своей лодке и студёная вода Енисея заливает беспечных членов администрации. Я бы сам построил такую лодку, жаль, что всё это враньё.

— Так что мэры — люди непредсказуемые, кто знает, что у них в голове. Я вот этому Дрокову не доверяю совсем, рожа страшная. И камера.

— А что камера?

— Камера, — хмыкнул Вырвиглаз. — Знаешь, сейчас это в почёте… Хоум-видео разное… Мне кажется, мы на Горку едем…

Машина остановилась.

— Ну вот, — трагически сказал Вырвиглаз. — Приехали…

Дверцы открылись.

Вырвиглаз оказался прав, это была Горка. Большая.

Горка была самым живописным местом во всей нашей округе. Прямо посреди лесистой равнины возвышался высоченный, поросший лесом бугор. С западной стороны склон Горки был пологий, с востока круто обрывался, словно кто-то скусил половину холма, а выплюнул в километре отсюда, и в результате образовалась Малая Горка.

Но мы приехали на Большую. Но не на главное место над обрывом, а чуть справа, там, где к нему лепилась кургузая берёзовая роща.

— Сделайте скорбные рожи! — велел Сенька. — Сейчас будет церемония. Берём гроб и несём его к берёзам.

Мы с трудом вытащили наружу гроб, подняли на плечи.

— К берёзам, я сказал! — повторил Сенька.

Мы направились к берёзам. Мне показалось, что за время поездки Диоген стал ещё тяжелее. А может, я просто устал уже.

— Что-то у него с мордой? — поморщился привередливый Сенька.

— Моль, наверное, — ответил Вырвиглаз. — Надо было нафталином пересыпать.

— Я вам пересыплю! — скрежетал Сенька. — Если что-то Шахов заметит, нас всех пересыплют, и не нафталином, а сырой землёй…

— Не дёргайся, Череп, — посоветовал Вырвиглаз. — А то на самом деле заметят…

— Плавно несите, в ногу, — руководил Сенька. — Вон к той штуке, к плешке…

В роще было расчищено небольшое круглое пространство. В центре располагался… Больше всего это было похоже на сруб. Сруб большого колодца или небольшой бани, богато украшенный цветами, лентами и еловыми ветками. Сначала я не догадался, но потом понял. Викингов так хоронили. Каждого знатного викинга после смерти устраивали в таком специальном корабле, пропитанном смолой, затем сжигали. И вместе с дымом доблестный викинг отправлялся прямиком в Валгаллу. Видимо, тут тоже что-то такое намечалось.

Да, Сенька работал с размахом. Я впервые серьёзно подумал, что, вполне может быть, у моего братца на самом деле талант.

Никакой могилы в окрестностях не наблюдалось.

А почему мы на кладбище не поехали? Ты же говорил, что на кладбище будем хоронить? — шёпотом спросил я.

Сенька помотал головой.

— Хоронить на кладбище собаку — это значит бросать вызов общественной морали, — изрёк Сенька. — К тому же Диоген не принадлежал ни к одной из известных конфессий и не оставил никаких распоряжений о своём погребении…

Я никак не мог понять, серьёзно это говорит Сенька или прикалывается. А он продолжал: