Эдуард Веркин - Мертвец

— Да ты за меня не волнуйся, — успокоил я. — Я успею. Совсем забыл тебе сказать, кстати, я тут недавно в музее был нашем.

— Лося нюхал?

— Кто лося не нюхал? — меланхолично вздохнул я. — Только лось тут ни при чём, я тебе про другое хотел сказать. Так вот, брат мой, в музее выставлена собака Секацкого.

— Живая? — иронично спросил Сенька.

— Дурак, что ли? Живая… Чучело, конечно. Такое… чучельное.

— И что? — насторожился Сенька.

— Что, что — я же тебе русским языком говорю: собаку Секацкого нашли. Стоит себе в музее. Ньюфаундленд.

— Разве у Секацкого была собака? — не поверил брат.

— Была, — врал я. — Конечно, это всё пока в тайне держится — она у них как неучтённый экспонат проходит. Но Катька мне рассказала, что это точно псина самого Секацкого — её Озеров где-то выкупил…

— А кроме собаки? — прищурился Сенька. — Кроме собаки, ничего больше не нашли?

— Не знаю, — равнодушно сказал я. — Сам узнай. Ошейник, кажется, ещё там есть…

Тут я вспомнил про комод на чердаке, про ошейник в этом комоде, улыбнулся и подумал, что моё враньё стало неожиданно обрастать правдоподобием. Так, кстати, часто случается: чего-нибудь от души прогонишь, а потом вокруг этого вранья начинает всё организовываться как бы само собой. Правда, я не знал пока точно, зачем я всё это придумываю, но это был вопрос девятнадцатый.

— Ошейник, говоришь… — скучно промурлыкал Сенька, но я понял, что он заинтересовался.

Клюнул. Он всё-таки ещё молодой, хотя и такой умный вроде как.

— Ошейник пока не выставляется, пока в фондах хранится. Сам понимаешь, такую вещь не будут просто так выставлять, чтобы каждый дурак пришёл и посмотрел… Он пока в сейфе лежит. Но Катька мне уже показывала…

— Ну и?!

— Ошейник как ошейник. Тяжёлый, железный. Изучат и на пса приладят. Скоро.

Сенька задумался и стал с сомнением смотреть вдоль улицы Крупской.

— Очень интересная информация, бразер, очень интересная, — сказал он. — Спасибо, можешь идти…

— Сам можешь идти, — огрызнулся я.

И отправился домой. Больше всего мне хотелось сделать две вещи. Во-первых, всё-таки пообедать, физический труд — он голод вызывает. Во-вторых, мне хотелось подумать. Про то, что со мной произошло. На трезвую, то есть на спокойную голову. Я сказал себе, что думать не буду, но сейчас вот я вдруг понял, что не получается, начал думать ещё по пути домой, плёлся по Любимова и медленно наливался злобой.

Я догадывался, как всё это происходило, как мать и отец всё решали. Они так решали: «Из двух зол выбирать следует меньшее, а он всё равно ничего пока не понимает…» — ненавижу все эти народные мудрости.

Когда я начинал это представлять, ну, как они сидят и всё планируют про то, что я должен с этим гнилорожим дружить… Картина возникает в таких мелких и гадких подробностях, что я даже…

По-настоящему злиться нельзя. Во всяком случае, слишком часто. Можно заболеть. Вот взять соседей. Соловьёв, допустим, старший — злой как собака. И поэтому у него регулярно обостряется язва, его отправляют в Кострому, где делают операцию, примерно раз в год это происходит. И потом он даже в сортир сходить нормально не может, как зайдёт, так мат на всю улицу стоит. И всё это от злобы.

Хотя это он, может быть, как раз оттого злой, что больной? Ну, не знаю.

Короче, надо было что-то сделать для отвлечения. Для перемены мыслей. Для соскоку. И я стал думать про то, как неплохо бы взять и попасть в прошлое. Год этак в тысяча восемьсот двадцать седьмой. С моими сегодняшними знаниями.

Это всегда помогало. Настроение поднималось, я начинал воображать, как я всё правильно устрою. Как для начала я изобрету динамит, крекинг нефти и двигатель внутреннего сгорания, построю заводы и введу восьмичасовой рабочий день, как построю свой собственный город, как мне будет там хорошо жить, а на завтрак у меня всегда будет печёная курица и бутерброды с икрой.

Отчасти помогло и в этот раз. Я увлёкся строительством виртуальной империи, подзабыл про Упыря и не заметил, как добрался до дома.

Дома было хорошо. Родителей нет, а Сенька отправился хлопотать о похоронах пока ещё живой собаки Шахова. Я заглянул в холодильник, нашёл тушёную капусту, поставил греться на газ. Отломал от батона горбушку, стал есть.

Почти сразу в окно постучали. Я испугался, что это пожаловал голодный Вырвиглаз, но оказалось хуже.

Упырь.

Улыбался. Недавно же разошлись…

— А я это… К тебе решил зайти.

— Зачем?

— Просто. Мы уже сколько дней дружим, а так ещё толком и не поговорили.