Коллектив авторов - Урал — земля золотая

Я завидовал Лёсе: он моложе меня на два года, а горы и леса знает куда лучше. Вот и сейчас он увидел что-то на траве возле ручья, присел и внимательно разглядывал.

— Ты чего увидел, Лёса?

— Кто-то здесь недавно траву ел, — серьезно ответил он.

И верно, трава возле ручья была сгложена.

— Неужели козлы? — спросил Пима, хватаясь за кинжал.

— Вон там песок есть у воды, — ответил Лёса, направляясь под гору. — Может, там остались следы.

На песке ясно отпечатались следы: большое копыто. Малик обнюхал след и громко залаял.

— Корова. Куда забрела! — воскликнул Пима.

— Только у этой коровы копыта побольше, — сказал Лёса.

— И правда!

— Это такая корова, — продолжал Лёса, — что встречать ее без ружья нельзя — убьет. Сохатый это, а не буренка.

Так пробродили мы по Соколихе целый день. Досыта наелись и набрали в корзины малины. Жаркое солнце перестало греть, собираясь уйти спать за горизонт, а до вершины было еще далеко.

— Заночуем здесь, — предложил Лёса. — Все равно засветло не спуститься до Казамаша. А здесь хорошо!

Мы с Пимой не особенно восторженно встретили его предложение. Пима заметил:

— На камнях спать холодно…

— Знаю, почему тебе холодно, — засмеялся Лёса. — Я и сам змей боюсь. Будем спать вон там, — и он указал на деревья.

— На деревьях! Идет, согласен, — обрадовался Пима.

— А ты, Миша? — спросил меня Лёса.

— Я тоже согласен, а вот как Малик.

— Устроим и Малика. Пима, ты своим кинжалом наруби веток подлинней.

Дружно принялись за работу. Пима срезал длинные ветки с берез и осин, а мы с Лёсой, взобравшись на сосны, связывали ими ветви двух раскидистых деревьев-соседей. Малик бегал вокруг нас и звонко лаял.

Наконец, шалаш на ветвях был готов.

— Теперь надо ободрать липу и из лыка свить веревку, — распорядился Лёса. — Малика поднимем в шалаш.

Скоро была готова и веревка. Мы втащили собаку на дерево и улеглись на плетеный «матрац», пахнущий зеленью.

Ночь была темная и тихая только далеко внизу звонко билась по камням река.

Утром я проснулся первым, товарищи спали. Всходило солнце, и лес наполнился пением и щебетанием птиц. Туман, точно спасаясь от солнечного тепла, густым облаком уползал вниз, к реке.

Спать не хотелось. Я разбудил ребят, и мы, спустив сначала Малика, слезли на землю. Шалаш наш за ночь нисколько не пострадал, живи в нем хоть целый год. Позавтракали картошкой с малиной и стали решать, что делать дальше.

— Полезем на Гребень, — предлагал Лёса, — там пещеры есть, а в них можно тлеющие угли найти.

— Какие угли?

— Настоящие головешки. Там, наверно, каменный уголь образуется или фосфор есть.

Горящие угли в горе нас заинтересовали, и мы согласились отправиться на Гребень.

Мы уже заканчивали сборы, как вдруг из ближайших камней показался человек с ружьем в руке. Он подошел к нам, оглядел и, заметив кинжал за поясом Пимы, улыбнулся:

— Что, на охоту, мальцы?

— Нет, мы за малиной, — ответил Лёса. — Это вы, дяденька, на охоту.

— На охоту.

— Тут сохатый ходит, — подсказал Пима.

— Нет, я не за ним иду. За барсуком я, капкан поставил, а теперь смотреть иду.

— Возьмите нас посмотреть.

— Идите, коль хочется. Да тут уж и недалеко. Вон под той скалой.

Двинулись в путь. Скала была действительно близко. Она поднималась отвесно, а под ней чернела большая дыра.

— Вон нора барсучья, — указал охотник, — там и капкан насторожен.

Малик бросился вперед и полез в нору. Но вдруг выполз из нее и визжа завертелся.

— Ага, значит, сидит. Это он собаку куснул. А ну, зови пса обратно.

— Малик! Малик!

Но Малик, разгоряченный борьбой с барсуком, снова нырнул в нору и вскоре показался, таща зверя за загривок. Барсук попался в капкан задними ногами, а капкан был привязан к камню проволокой, поэтому Малик никак не мог вытащить добычу из норы.

Малика оторвали от барсука, и тот опять спрятался в норе. Охотник выстрелил в нору и сказал:

— Вот теперь тащите его сюда.

Лёса освободил барсука из капкана и выволок наружу: зверь был жирный и длинномордый.

— Ну, я теперь один пойду, мальцы, не мешайте мне. Малины вам полные корзины, — пожелал охотник и, взвалив на плечо барсука, зашагал на подъем.

Мы отправились на Гребень. Под гору итти было легче, и мы разговорились.

— Узнать бы, почему эти горы так называют, — начал я разговор.

— Знаю я, отец мне говорил, — отозвался Лёса. — Гребнем назвали потому, что самая вершина горы походила на гребень с зубьями. Но теперь она развалилась, а название так и осталось.