Анастасия Перфильева - Лучик и звездолёт

Женя слушал радостно, точно старший брат не бранил, а расхваливал его невесть как. Катя обняла братишку за плечи:

— Смотри, Жукаранчик, если в самолёте затошнит, скорее думай о чём-нибудь весёлом. Сразу проходит. И обязательно заткни уши ватой!

— Ну вот ещё, ватой… — возмутился Женя.

Иринка подбежала к нему приплясывая.

— Значит, так. Ты прилетаешь в город… — затрещала она, как всегда трещала от восторга. — Ты находишь ту самую гостиницу. Ты разыскиваешь в ней Боженину маму. Потом Божену. И отдаёшь ей это. — Иринка передала Жене коробку. — Там матрёшки. Десять штук, сидят друг в дружке. И ещё ручка-самописка. И ещё шоколадные медали… Ой, вам кажется пора!

Им было уже давно пора. Человек в форме лётчика, стоя в двери самолёта, манил к себе. До свиданья, мамочка, Лёня, Катя, Иринка, дядя Ваня, Александра Петровна — все!

Сергей Сергеевич с Женей поднялись по лестнице-трапу. Ещё минута. Дверь задвинулась, лестница плавно откатилась в сторону.

Ещё полминуты. Самолёт потрясся, задрожал, как живой. На провожающих дунул прохладный ветер. Ещё четверть минуты… Металлическая громада легко, точно невесомая, побежала по взлётному полю быстрее, быстрее…

И вот она в небе… И вот выше облака. И вот скрылась за вторым, освещенным изнутри солнцем пушистым, как снег, облаком. А из-за него в чистое небо выплыла уже просто крылатая чёрточка.

Прошло больше года.

Однажды по Иринкиному и Жениному городу замелькали афиши: «Гастроли областного цирка!»

В день первого представления цирк был полон.

Шумели, рассаживаясь, зрители. Вспыхнули под куполом цветные прожектора. Оркестранты заняли места. Дирижёр приготовился взмахнуть палочкой…

В первом ряду, против главного выхода на арену, сидели мальчик и девочка. Что-то отличало их от других зрителей: оба смотрели на арену, на завешенный бархатной занавесью выход, взволнованно переговариваясь.

Началось представление.

Мальчик с девочкой следили за акробатами, жонглёрами, гимнастами… Смеялись шуткам размалёванного клоуна, когда он ловко шлёпался на арену или из головы у него начинала бить струя воды.

Но ни фокусы и неожиданные, вызывавшие восторг зрителей выходки клоуна, ни головокружительные полёты гимнастов под куполом цирка, ни искусство жонглёра-канатоходца, уставившего на лоб бешено вращавшуюся тросточку со стопкой тарелок, как видно, не могли увлечь двух маленьких зрителей настолько, чтобы забыться. То и дело они опять начинали перешёптываться, смотреть нетерпеливо на главный выход…

Объявили антракт.

Вместе со всеми мальчик и девочка вышли в коридор. Зрители ели мороженое, переговаривались. Мальчик с девочкой беспокойно ходили по широкому коридору, задерживаясь у боковых дверей, возле которых дежурили служители цирка в форме.

Наконец мальчик решился. Подошёл к служителю и спросил:

— Пожалуйста, вы не знаете… Лера Горн и её отец… Они прислали нам билеты… Вы не знаете, они будут выступать в начале или в конце второго отделения?

Служитель выслушал его, склонив голову.

— Тебе позвать их надо? Вряд ли смогут. К номеру готовятся… А лошади у нас во втором отделении первыми идут…

— Спасибо!

Мальчик, радостный, вернулся, зашептал что-то девочке, которая каждое его слово сопровождала кивком головы.

Зрители снова потянулись на места.

Арена была подметённая, чистая, пустая. Заиграл оркестр. Яркие лучи прожекторов, перекрещиваясь, легли на круг. Всё громче, бравурнее играла музыка… Тяжёлый занавес откинулся, появились лошади.

Их было несколько. Красивые, холеные, с белыми пышными султанами на головах и расшитыми, в блёстках сёдлами…

Стройный мужчина, стоя в центре арены, одним движением хлыста, щёлкавшего коротко и звучно, одним отрывистым словом заставлял лошадей то кружиться, приседая, в медленном вальсе, то мчаться друг за другом вдоль барьера…

Оркестр затих. Выбежали наездники. Мгновение — все были в сёдлах! И тут же, соскальзывая, почти касаясь земли, повисая на стремени бешено несущейся лошади, под дробь барабана опять вскакивали в сёдла. Цирк гремел аплодисментами.

Дрессировщик тоже гибко, легко вскочил в седло.

Мальчик с девочкой, сидевшие в первом ряду, ловили каждое его ловкое, смелое движение жадно, с изумлением. Кони, словно живая разноцветная карусель, бежали, останавливались, собирались попарно, снова разбегались…

И вдруг оркестр смолк. Только нежно и тонко запела скрипка. Золотой луч пересек арену, задрожал, рассыпался… Мальчик привстал с кресла.