Бранко Чопич - Ноги в поле, голова на воле

Вдруг мы точно сглазили Икету: примолк наш Илька, бросил игру, забрался под дерево в тень, в одну точку уставился и молчит.

— Что это с нашим Иканом? — дивится Ёя Кляча, а Вея растолковывает нам осторожным шепотом:

— У него мама больна.

— Так он же все утро с нами бегал как ни в чем не бывало, а потом вдруг ни с того ни с сего закис? — не перестает удивляться Ёя.

— Он свою маму вспомнил! — доказывала свое Вея. — Все вы, мальчишки, такие беззаботные!

Тут наш Икан сорвался с места и замелькал пятками к дому.

Забился к своей маме в постель и затаился, как муха.

— Что с тобой, душенька? — беспокоится Илькина мать.

— Я тоже болеть хочу! — бормочет Икан.

— Зачем же это, душенька?

— Тебе буду помогать. Мы с тобой вместе будем болеть! — сокрушенно вздыхает Илька.

Так он и пригрелся у матери в постели, а в селе уже стали поговаривать, что Илька тоже серьезно заболел.

Соседки приходят навестить Илькину мать, приносят ей гостинцы, но больная притронется к еде и тут же ее оставляет.

— Не могу, — вздыхает женщина. — Может быть, ты покушаешь, Икета?

Илька принимает еду с таким видом, словно делает одолжение, и голосом тяжелобольного тянет:

— Попробую, мамочка, за твое здоровье.

Начинает Илька жевать словно бы через силу, а потом как приналяжет, так и подметет все подчистую.

— Врет, бессовестный, ничего он не болен, — ворчу я из своего угла, завистливо наблюдая за своим дядюшкой. — Здоровехонек он, как вол, смотри, как обгладывает куриную ножку, чтоб ему подавиться!

Стараясь обратить на себя внимание, я из своего угла строю Икану рожи, давая знаками понять, чтобы он и мне оставил немного курятины, но этот негодник делает вид, будто ничего не понимает, и хнычет:

— Мама, кто это там гримасничает в углу?

«Ну и поплатишься же ты мне за это!» — даю я себе зарок, а Илькина мать ласково успокаивает своего сыночка:

— Что же ты, мой умничек сладкий, не узнаешь своего двоюродного племянника Бранко?

— Нет, я про такого в жизни не слыхивал! — уверенно заявляет Икан. — Дай мне, мама, еще вон то куриное крылышко, попробую его поглодать.

«Ух, негодник, ну ты у меня и запоешь! Только вылези из кровати!» — клянусь я в душе, пока Илька лакомится куриным крылышком и страдальческим голосом скулит:

— Мамочка, прогони вон того из угла, который рожи корчит, я боюсь, он мне ночью приснится!

Злой, как рысь, я выскакиваю во двор и забиваюсь в траву за свинарником. И там отдаюсь мечтам о том, как я отомщу проклятому притворщику Икану.

— Ну и врежу я ему, клянусь свиноматкой, хряком, кобылой и ясным месяцем! — бубню я про себя.

И словно бы нарочно, чтобы еще больше разжечь мою зависть и гнев, в один прекрасный день к нам в дом является учительница собственной персоной. Пришла проведать своего больного ученика.

— Ну как ты, Ильец-молодец? — спрашивает учительница сердечно, а Илька глазами хлопает и блеет еле слышно:

— Хорошо-о-о-о, только мне без школы скучно. Даже аппетит пропал.

«А все эти ножки, которые ты сожрал и мне ничего не оставил! — возмущаюсь я про себя. — Чтоб тебе первая же кость поперек горла встала».

— А по друзьям своим ты соскучился? — продолжает учительница расспрашивать мнимого больного.

— Соскучился. Я каждый день по ним плачу, — не моргнув глазом врет этот негодник.

Через несколько дней Илькина мать поправилась и поднялась с постели. За ней и Илька вылез. Схватил свою школьную торбу и — куда только его хворь подевалась! — как припустится по дороге, истошно вопя:

— Ату, держи-и-и-и ее, вон она, бешеная!

В школе ребята окружили Илькана. И он стал им про свою болезнь такие сказки рассказывать, что у меня просто уши вяли. Лопаясь от зависти, я наконец не выдержал, размахнулся со всей силы торбой да как тресну Икана по башке.

Но вместо того чтобы разъяриться и поднять крик, Икан невозмутимо заявил:

— Моя голова цела, а твоя грифельная дощечка разбита!

Я раскрыл свою торбу, и правда моя грифельная доска разлетелась в куски.

После Илькиной мамы в селе заболело еще много народу. Для бабки Ёки наступила жаркая рабочая пора. С утра до ночи без устали бегала она от дома к дому. Разносила лекарственные травы, варила отвары, давала советы больным. И без того уж иссушенная старостью, бабка Ёка и вовсе исхудала и напоминала теперь березку, затрепанную злыми ветрами на косогоре.

— Жаль, не сумею я набрать себе сухостоя на зиму, — сетовала бабушка Ёка, торопясь через село к какому-нибудь больному. — Я себе каждый год целую гору сухостоя запасаю на зиму. Бывало, осенью весь двор у меня сухостоем завален.