Эрих Кестнер: Проделки близнецов

— Господин капельмейстер? — переспрашивает тот, — а почем я знаю, там он или нет?

— У него в ателье горит свет, значит он там. Вот, возьмите! — Она сует ему в руку деньги и спешит к лестнице.

Он рассматривает полученную бумажку и скрывается в привратницкой.

— Это ты? — удивляется Людвиг Пальфи, открыв ей дверь.

— Угадал, — ядовито отвечает она и входит в ателье. Усевшись, она закуривает сигарету и выжидательно смотрит на него.

Он молчит.

— Почему ты велел не подзывать себя к телефону? — спрашивает фройляйн Герлах. — Тебе не кажется, что это дурной тон?

— Я ничего не велел.

— Так в чем же дело?

— Я просто был не в состоянии говорить с тобой. Мне было не до того. Ребенок был тяжело болен.

— Но ребенку же явно лучше. Иначе ты был бы сейчас там, на Ротентурмштрассе.

Он кивает.

— Да, ей лучше. Кроме того, там моя жена.

— Кто?

— Моя жена. Моя бывшая жена. Она приехала сегодня утром вместе со второй девочкой.

— Вместе со второй девочкой? — точно эхо, отзывается элегантная молодая дама.

— Ну да, они же близнецы. Сначала со мной была Луизерль. А после каникул — вторая, Лоттхен. Только я ничего не заметил. Я и сам только вчера об этом узнал.

Дама зло усмехается.

— Тонкий трюк твоей бывшей женушки.

— Она тоже только вчера узнала.

Фройляйн Герлах иронически кривит свои красиво накрашенные губы.

— Ситуация довольно пикантная, верно? В одной квартире находится женщина, на которой ты уже не женат, а в другой — на которой ты еще не женат!

Он приходит в раздражение.

— На свете есть очень много квартир, где сидят женщины, на которых я еще не женат!

— О! — Она поднимается. — Оказывается, ты и острить умеешь?

— Прости, Ирена, у меня нервы сдают!

— Прости, Людвиг, у меня тоже!

Бах! Дверь захлопнулась. Фройляйн Герлах ушла.

Постояв немного у двери, он бредет к безендорферовскому роялю, перебирает ноты своей детской оперы, и, вырвав один лист, садится играть.

Некоторое время он играет с листа. Строгий скромный канон в духе церковных ладов. Затем делает модуляцию. С дорийского лада в до-минор. Из до-минор в ми-бемоль. И медленно, очень медленно из парафраза вырисовывается новая мелодия. Мелодия такая простая и милая, словно две девочки поют ее звонкими чистыми голосами. Летом, на лугу. У прохладного горного озера, в котором отражается небо. То небо, что выше всех мыслимых представлений, а солнце светит и греет всех Божьих тварей, не делая различия между добрыми, злыми и теми, что ни Богу свечка, ни черту кочерга.

Двойной день рождения и одно поздравление — Родители вновь совещаются — Большой палец на счастье — Недоразумение и согласие

Время, которое, как известно, залечивает раны, лечит еще и болезни. Лоттхен выздоровела. Она опять носит косы и вплетает в них ленты. И Луиза опять носит локоны, встряхивая ими, когда душа пожелает.

Девочки помогают матери и Рези на кухне и ходят за покупками. Вместе играют в детской. Вместе поют, когда Лоттхен, а иной раз даже папа, сидит за роялем. Они навещают господина Габеле в соседней квартире. Или выгуливают Пеперля, когда у господина надворного советника лекции. Собака вполне освоилась с двумя Луизами, и надо заметить, что Пеперль оказался вполне способен, слегка увеличив свою любовь к маленьким девочкам, затем разделить ее точно пополам. Это ведь надо уметь — так о себе заботиться! Да, но изредка сестры все же испуганно переглядываются. Что же будет дальше?

14 октября у обеих девочек день рождения. Они сидят в детской вместе с родителями. На столе два торта, каждый с десятью зажженными свечками. Домашние печенья и дымящийся шоколад. Папа сыграл дивный «Марш ко дню рождения близнецов». Затем повернувшись на своем крутящемся табурете, он спрашивает:

— А почему, собственно, нам не велено было делать вам подарки ко дню рождения?

Лоттхен, собравшись с духом, отвечает:

— Потому что мы хотим то, чего нельзя купить.

— Что же вы такое хотите? — интересуется мама.

Тут уж настала очередь Луизы собираться с духом. И она, трепеща от волнения, объясняет:

— Мы с Лоттой хотим ко дню рождения, чтобы вы позволили нам теперь всегда быть вместе!

Ну, наконец-то, насилу выговорила! Родители молчат. Потом Лотта тихонько произносит:

— Тогда вам не надо будет никогда ничего нам дарить. Всю жизнь. Ни ко дню рождения. Ни к Рождеству. Никогда-никогда!