Сергей Борзенко - Десант в Крым

Просто и трогательно русская девушка писала о своей мечте стать зубным техником, о том, как немцы убили эту мечту.

Она писала о своем отце:

«…Папу заставляют каждый день месить бетон, идущий на укрепления. Если бы не я, он покончил бы с собой. Меня немцы не тронули…».

Девушка, которая когда-то страдала от того, что была некрасива, сейчас благодарила судьбу за то, что родилась такой и не приглянулась ни одному немцу.

— «…Каждый день смотрю по утрам на восток, но я жду не солнца, а возвращения своих… — читал Бекмесов. — Когда-то наши девушки много пели, и я пела с ними, а сейчас все замолкли, и не столько потому, что запрещают немцы, а потому, что не могут петь соловьи в подвале…».

— Дайте мне этот дневник, — попросил я мичмана.

— Ни за что на свете. Я обязательно найду Татьяну и женюсь на ней, — ответил Бекмесов.

Вскоре мы услышали на нашем берегу отдаленный грохот и ночью увидели за Керчью орудийные сполохи. А еще через несколько дней прочли в газетах о высадке десанта севернее Керчи, о том, что захвачены населенные пункты Маяк, Баксы, Аджим-Ушкай. Войска получили возможность переправляться через пролив днем.

Мы ждали выхода к нам северного десанта. С надеждой смотрели ночами на север, где под самыми звездами стоял красный столб дыма, отражавший огонь пожаров.

Наступил канун праздника Великой Октябрьской революции.

Было холодно; на море бушевала буря.

У радиоприемника собрались политработники. Мы слушали Сталина. Сталин был рядом с нами, и это придавало нам силы.

Как только доклад закончился, мы пошли на передовую линию, чтобы рассказать слышанное бойцам.

…Пришел день праздника. Ветер гнул до земли уцелевшие деревья.

С утра немцы открыли бешеный огонь. Стреляли сотни орудий со всех сторон. Гибли даже развалины.

Ночью появился мокрый с головы до ног Ваня Сидоренко, мой связной. Чтобы добраться к нам, он проплыл два километра в ледяной воде.

Я ему налил стакан водки, но переодеться ему было не во что. Мокрая одежда высохла на теле.

…Так проходили сутки за сутками.

Как-то ночью я отправился на передний край. В окопах услышал разговор бойцов.

— Когда-нибудь после войны, — говорил Хачатурян своему другу Петрову, — пойдем мы с тобой в кино смотреть фильм «Сражение за Крым» и увидим там себя и все неизгладимые в памяти картины нашего десанта, развалины и пепел рыбачьего поселка Эльтиген…

Бойцы сидели в окопе и, осторожно покуривая в рукав, разговаривали о том, что ждет их после войны.

— Вы зачем курите на переднем крае? — спросил я строго.

— Греем ноги, — с мягким юмором ответил один из них.

В темноте были плохо видны лица разговаривающих. Но я знал — передо мной герои. Каждый уже отличился в десанте, убил своего немца, внес свой пай в дело изгнания немцев с нашей земли.

Хачатурян подал заявление с просьбой принять его в кандидаты партии. К заявлению командир его приложил боевую характеристику. В ней сказано: «Участвовал в десанте на Крымское побережье».

Наступил семнадцатый день существования десанта.

Семнадцать дней, не утихая, бушевал здесь ураган огня.

В поселке нет ни одного целого дома, ни одного дерева, все разрушено немецкой артиллерией. Под ногами валяются осколки. Их больше, чем опавших осенних листьев. Но люди уже надежно зарылись в землю, и потерь почти нет.

Танки, самоходные орудия, авиацию, дальнобойную артиллерию — все обрушили немцы против десантников. Они хотели утопить нас в море, но бойцы поджигали танки, стрелки гранатами взрывали «фердинанды»; обломки «мессершмиттов» валяются сейчас среди мусора и развалин.

Большие силы немцев привлек наш десант.

Они решили блокировать нас с моря. Каждую ночь несколько хорошо вооруженных самоходных барж выходили в море, становились против нашего берега, пытаясь не пропустить к нам мотоботы с Таманского полуострова. Уходя, они жестоко обстреливали наш берег.

Это надоело десантникам. Артиллеристы лейтенанта Владимира Сороки подбили одну баржу. Вторую баржу из противотанкового ружья поджег бронебойщик Александр Коровин. Немцы едва утащили ее, дымящуюся, на буксире.

Блокада немцам не удалась.

В воздухе парят наши самолеты. Ежедневно на парашютах нам сбрасывают боеприпасы, продовольствие, газеты и письма.

Ночью мне передали радиограмму: приказано возвратиться в Тамань.

Утром четыре мотобота с боем прорвались мимо немецких самоходных барж и торпедных катеров. Маневрируя среди разрывов, они пристали к берегу и сбросили ящики с боеприпасами. О подходе катеров мне позвонили в блиндаж Ковешникова. Я попрощался со всеми офицерами. С койки поднялся больной Мовшович, накинул шинель, пошел меня провожать.