Жаклин Уилсон - Сахарная вата

Стол и стулья мы тоже решили оставить. Все равно вся столешница была в кругах от кофейных кружек и чайных чашек, а плетеные сиденья на стульях давно треснули и постоянно впивались своими щепками в штаны или юбку. Несмотря на риск поцарапать попу, я посидела на каждом стуле, вспоминая, что вот здесь всегда сидела моя мама, а здесь папа, здесь я, а этот стул специально был выделен для моих плюшевых медведей и Барби. Куклы постоянно опрокидывались, медведи заваливались набок, а если кто-то вдруг случайно задевал этот стул, весь выводок Барби со стуком падал на пол с задранными вверх пластмассовыми ногами. Мама при этом всегда сердилась, а папа помогал мне усадить кукол назад на стул. А еще он иногда клал по печеному бобу или по ломтику жареной картошки на каждую кукольную тарелочку, чтобы покормить мое непоседливое игрушечное семейство.

– А что, твой папа действительно никогда не играл с тобой, когда ты была маленькой? – спросила я Сьюзен.

– Он читал мне и разговаривал забавными голосами. А еще играл во взвешивание и измерение предметов, в отгадывание слов на картонных карточках. Скорее это были не игры, а уроки для самых маленьких. А мама играла мне на рояле, и я должна была под эту музыку изображать то, что я чувствую. Иногда мы играли, будто я французская девочка по имени Сюзанна, и проверяли, сумеет ли она сосчитать до ста по-французски.

– Какая ты умная, Сьюзен, – вздохнула я.

– Вовсе нет! – возразила она так горячо, будто я ее сильно обидела.

– Но я хотела просто сделать тебе комплимент. Ты на самом деле в тысячу миллионов раз умнее меня.

– Не слишком-то большая радость быть умной, – сказала Сьюзен и, в свою очередь, вздохнула, присаживаясь на диван.

Я села рядом с ней. Диван у нас ужасно провис, бархатная обивка от времени залоснилась до блеска и была в темных пятнах от пролитого папой кофе или пива. Этот диван мы тоже решили оставить, хотя мне, если честно, хотелось бы взять его с собой, и не только потому, что мы так часто сидели на нем с папой, тесно прижавшись друг к другу. В детстве этот диван побывал и моим волшебным замком, и мчащимся по прерии фургоном, и мостом, по которому можно обойти спрятавшихся под ковром крокодилов-людоедов.

– Может, взять хотя бы эту диванную подушку? – спросила я и потянула ее.

– Она слегка… потертая, – очень деликатно возразила Сьюзен. – И к тому же одна займет целую большую коробку.

– Да, ты права, – согласилась я и погладила диван так, будто он был моим огромным домашним зверем.

– Пойдем посмотрим, как там твой папа справляется, – предложила Сьюзен, верная своему принципу ловко уводить разговор в сторону от неприятной темы.

У папы были похожие проблемы. Он сгорбился на краешке своей кровати, глядя на свою разложенную на покрывале одежду. Со стороны казалось, что рядом с сидящим папой на кровати развалился еще десяток пап. Здесь были и мамины вещи тоже. Вещи, о которых я совершенно успела забыть, – старый розовый махровый банный халат, блестящее вечернее платье с одной бретелькой, потертый шерстяной жакет с меховым воротником и даже старые китайские домашние шлепанцы – атласные, с вышивкой. Шелковые нитки на одной из вышитых бабочек лопнули и распустились.

– Пап, – сказала я, проходя в комнату и садясь рядом с ним. Сьюзен тактично осталась стоять в дверях. – Откуда взялись эти мамины вещи? – Я взяла один из шлепанцев, провела пальцем по его атласной поверхности. Я вспомнила, как давным-давно родители сидели на диване в гостиной, а я сидела рядом, на ковре, прижималась к маминым ногам, и водила кончиком пальца по вышитым на ее шлепанцах бабочкам.

– Когда твоя мама уходила к Стиву, она оставила здесь добрую половину своих вещей. Не хотела их брать. Я собирался выбросить ее вещи, но не смог, – папа вздохнул, покачал головой: – Глупый я, правда, Флосс?

– Ты не глупый, пап.

– Ну что ж, наверное, теперь пришло время с ними расстаться.

– Зачем? Можешь их оставить. Упакуем их в отдельную коробку.

– Нет-нет. Пора их выбросить. И половину моего старья тоже, – папа взял в руки порванные тогда на ярмарке джинсы и помахал нам со Сьюзен их разодранными в клочья штанинами.

– Думаю, можно их оставить. Будут твоими рабочими штанами для ремонта.

– Зачем обманывать самого себя? Когда это я, прости Господи, в последний раз ремонтом-то занимался?

– Когда красил серебряной краской мой комод.

– И половину не докрасил.

– Он мне все равно нравится, даже такой. Можно, я возьму его в дом мистера Щепки, пап? Комод маленький, много места не займет.