Николай Егоров - Операция «Дозор»

После жары на берегу море показалось прохладным, и Пантелей сначала поплыл быстро, энергично, а потом, разогревшись, лег на спину, и мелкие волнишки заскользили по лицу. И вдруг они сбесились — ударили в нос, в рот. Пантелей поперхнулся, ошалело замотал головой. По громкому смеху понял, что это Ленка Яковлева плеснула в лицо. Повернулся туда-сюда, обнаружил ее: она стояла вблизи берега, готовая выбежать из воды.

— Только посмей! — крикнула Ленка.

Он не посмел, видел: она ждет не дождется, чтоб он погнался за нею.

— Нужно было тебе шуметь! «Пантелей! Быстрей!»

— Я же хотела как лучше!

— Выдала и еще «спасибо» выпрашиваешь!

— И не выпрашиваю! И не выпрашиваю!

Ленка едва не плакала. Светлые волосы облепили голову. С лица, как слезы, сбегали капли морской воды.

— В другой раз не влезай — сам отвечать буду, — Пантелей не умел долго злиться, а слезы тягостно действовали на него. — Разнюнилась тут.

Ленка вылезла на берег.

Пантелею тоже расхотелось купаться. Да и срок истек. Только Пантелей шагнул из воды — сигнал послышался.

Ленка шмыгала носом — успокоиться не могла. Капа Довгаль осуждающе покачала головой. Пантелей не разобрался, к кому это относилось — к нему или к Ленке, но почувствовал себя виноватым. Такой он человек. И судьба у него такая, что даже доброе недобром оборачивается.

Орионовна не первая укоряла Пантелея его фамилией. Будто он виноват, что не родился, скажем, Петровым или Ивановым. То, что позволялось Петровым или Ивановым, то, безусловно, воспрещалось ему, Кондрашину. Он гордился своим дедом Кондрашиным и своим отцом Кондрашиным, но как часто эта гордость сопровождалась горечью!

Дед был знаменитый. Перед Великой Отечественной войной служил на границе. Вступил в бой с фашистами в первый день войны в первый час, даже в первую секунду. И сражался без передышки восемь дней и ночей, хотя с ним была совсем небольшая группа красноармейцев, вооруженных лишь винтовками и гранатами. Закончился хлеб, но пограничники защищали свою позицию. Закончилась вода — пограничники все равно держались. Закончились патроны, и тогда отважные бойцы с последними гранатами бросились в атаку, прервали окружение и ушли в лес. И стали партизанами. Пантелей Лукич командовал отрядом и погиб на третьем году войны.

Сын Пантелея Лукича, Иван Пантелеевич, в те военные годы — подросток, пошел на завод учеником токаря. Ученичество было недолгим — сын пограничника вскоре заменил рабочего, ушедшего на фронт. К концу войны Иван Кондрашин стал отличным токарем, потом лучшим в городе, а потом знаменитым на всю область. Его портрет — на доске Почета в центре города.

Пантелей любил деда и отца безграничной и верной любовью, и только он знал, как это трудно — носить фамилию Кондрашиных. Чуть кто услышит, тут же спрашивает: а не в родстве ли ты с Пантелеем Лукичом и с Иваном Пантелеевичем? И, убедившись, что в родстве, — советует всегда брать с них пример. Будто он сам этого не хочет не стремится к этому. Но ему же говорят: тебе многое дано, с тебя многое и спросится. И сам ты на деле, выходит, ничего не стоишь, нуль ты перед собственной фамилией, или, в крайнем случае, фигура, которую может шпынять кто угодно с самой незаметной фамилией. Ты ему — ничего, а он тебе такое может наговорить, что поневоле захочется впредь скрывать: кто ты и от кого происходишь…

Мучился всем этим Пантелей давно. Наверное, с той поры, когда понял, что он — Кондрашин, сын Кондрашина и внук Кондрашина. Мучился и мечтал доказать, что он и сам не лыком шит.

Да не так просто сделать это. Война была давно. На всенародную стройку не убежишь, а убежишь — поймают и домой вернут. Кому ты, неумеха, на стройке нужен? От кружка юных космонавтов до космоса не ближе, чем от любой другой точки земли. Что остается? Макулатуру собирать? В школьный двор металлолом стаскивать — ржавые кровати да битые радиаторы водяного отопления? Это всюду делается, ничего в этом необыкновенного нет…

Странно ведут себя взрослые: в пример ставят, что давно в историю вошло. В великие времена все это было. Как же ты сравняешься с известными и заслуженными людьми, если то, на чем они себя показали, сто раз в книгах описано, в кино снято? Не вернешь тех времен, не повторишь…

И все-таки родился у Пантелея один счастливый замысел. Очень секретный замысел. Многое еще надо взвесить, со всех сторон оглядеть. Но кажется, что-то может выйти. И так хочется, чтоб вышло!..

Пока Пантелей думал думу о своей странной доле, наступила пора купаться. Плаврук с капитанского мостика еще раз оглядел морскую даль. Горнист продул горячо блестевшую трубу. Валерий Васильевич что-то сказал Валерии Васильевне и покинул пост на границе двух отрядов.