Борис Ицын - Подростки

Мальчики дружно гребли, старик помогал, сильно и широко взмахивая коротким рулевым веслом. Мимо медленно плыли берега, то высокие и скалистые, поросшие сосной и березой, то низкие и песчаные.

На косе приятели, затаив дыхание, следили, как старик промывал желтый мелкий песок. Он слегка потряхивал лоток и осторожным кругообразным движением выплескивал воду с песком. После промывки на дне осталось несколько красновато-желтых золотинок.

— Ишь ты, — бормотал в усы Федосеич. — Обедняла коса, помалу оказывает.

Он осторожно собрал золото и сложил его в замшевый мешочек, висевший на шее рядом с медным крестом.

Ребята следили за работой молча. Они знали: золоту нельзя радоваться, нельзя удивляться, а еще хуже — в это время выругаться.

— Золото обидчиво: рассердится, уйдет, — говорили не то в шутку, не то всерьез старатели.

Ребята не отходили от старика и даже сами сделали по две промывки. Золота, правда, у них в лотке оказалось мало. Зато радости было много.

— Притомились, люди, с непривычки? — сказал Федосеич, когда солнце стало спускаться к горизонту. Он сложил в лодку нехитрый свой инструмент, и они поехали перемет проверять.

Пока, не торопясь, плыли, пока перемет проверяли и заново ставили — живицу на крючки сажали, спустился теплый летний вечер. Из-за леса поднялась полная луна. Не гребли. Лодка медленно плыла по течению, вода с тихим журчанием плескалась о ее борта, а впереди, на темно-синей глади, лежала золотая дорожка.

Приятели решили, что время самое подходящее: старик сейчас расположен поговорить.

— Михайлу Тропина, соседа, вчерась увели, — как бы вскользь заметил Валя.

— Ишь ты? — неопределенно произнес старик.

— Ей-бо! Обыск сделали и увели, — добавил Митя, — за сходку.

— Федосеич, а что это за сходка такая? — не вытерпев, спросил Валентин.

— Сходка? — старик помолчал. — Ишь ты!

— Федосеич, голубчик, скажи!

— Греби, греби, нажимай! — сурово пробасил старик.

Ребята замолчали и взялись за весла. Обидно стало. Зря, выходит, по жаре тащились, зря целый день ездили.

«Ишь, пострелы, — смышленые. Знают, у кого спросить. Ко мне прибежали», — улыбнулся старик в усы, заметив, что ребята надулись. Когда приехали к избушке и поужинали у костра, он спросил неожиданно:

— Михайлу, выходит, за сходку взяли?

— За сходку, Федосеич, за сходку! — в один голос воскликнули обрадованные ребята.

— Ишь ты, — прикинулся тот удивленным. — А кто это знает, что за сходку, может, за что за другое?

— Данилка сказывал.

— А у нас тятька с мамкой чего-то шептались, да все про Михайлу, да про сходку.

— Дела…

Мальчики еще раз решили попытать счастья.

— Федосеич, а Федосеич, ты скажи, что это за сходка такая?

— Ишь ты. Сходка? Ну, известно, чего. Народ, значит, сходится — и все тут.

— А зачем сходится?

— Зачем, зачем!. За делом, конешно, ну и там, поговорить разное.

— А пошто за это сажают? — Валя от нетерпения не мог на месте сидеть.

— Во пострелята! По то и сажают, что разное говорят.

Старик замолчал, потом, кряхтя, поднялся, принес из избы ивовую вершу и сел поближе к костру чинить ее.

— Федосеич, — тихонько попросил Валя, — ты бы рассказал нам про это.

— Дедушка, ну расскажи, — поддержал приятеля Митя.

— Долгой сказ, ребята. Скоро спать надо. На свету перемет смотреть, а кичиги [1] Кичиги — три звезды в созвездии Ориона. вон как высоко зашли.

— Ничего, дедушка, выспимся.

— Про нонешнюю жизнь я мало знаю, — негромко проговорил старик. — Все больше про старину.

Он замолчал, пристально посмотрел на ребятишек, пожевал губами и уселся удобнее, к костру поближе. Придвинулись к огню и мальчики.

Ярко пылали, потрескивая, смолевые сучья. Желтые языки пламени лизали их, прыгали с ветки на ветку, точно рыжие белочки, взбирались все выше и выше и вдруг вырывались к темному небу. Тогда сразу отскакивала густая пелена ночи, вспыхивала золотом белая борода Федосеича, становились медно-красными лица ребятишек, а из темноты точно подбегала к костру молодая сосеночка. Но снова опадали желтые языки, и сразу ночь подступала к костру, погружала в полумрак лица людей, и снова отступала, убегала в темноту молодая сосеночка.

Неподвижно сидят мальчики, затаив дыхание, не сводя глаз с костра. Хочется скорее услышать рассказ Федосеича, но они не решаются торопить старика. А тот тихо-тихо, точно сам с собой разговаривая, начинает рассказ:

— Тому времени и счет пропал… Мне восьмой десяток пошел, а я от дедов слыхивал еще в те поры, когда вроде вас, мальчонкой был. Жизнь, она, ребятки, сроду горька. Сейчас не сладка, а в те поры и вовсе житья не было. Народ маялся, а хозяева на маете этой богатство себе добывали. А как робил народ! В горе, аршинов на сорок под землей… Опять же на заводской работе, на огненной, стояли…