Людмила Раскина - Былое и думы собаки Диты

— Если Кеше сказано сидеть в передней у двери, он умрет от тоски и голода, но не сдвинется с места!

«Посмотрим, — подумала я. — Я могу и мертвого расшевелить».

Но я ошиблась. Уж как я его зазывала, наскакивала на него, взвизгивала, припадала к полу и делала вид, что убегаю, — все напрасно!

Да! Откровенно говоря, я никогда не верила в Тарины россказни о Райде, считала, что это Тарина легенда, но тут уж сама убедилась — такое бывает.

Этот Кеша — ходячее «Служебное собаководство», живой пример. А еще эрдель называется! Хуже овчарки.

Я махнула хвостом и пошла в столовую к гостям. Тарь попытался мне запретить, но я быстренько нырнула под стол, а тут как раз раздался бой часов, все встали, начали чокаться, поздравлять друг друга и про меня забыли.

Но Па, видимо, все-таки опасался за меня, вернее за Тарин паркет, и Ма — я слышала — шепнула Па, что я «очень возбуждена», поэтому Па еще несколько раз за ночь выходил со мной на улицу — так, на всякий случай!

Да ему и самому хотелось покурить на свежем воздухе. Теперь около нашей знакомой елки была толпа людей, в основном молодых. Они шумели, пели и танцевали под магнитофон. Елка гордо покачивала головой и счастливо светилась разноцветными лампочками. Я очень порадовалась за нее.

Утром мы поехали домой пораньше, пока электрички были еще совсем пустые. Елка опять стояла одна-одинешенька, лампочки уже не горели, и она долго смотрела нам вслед.

Мы доехали без приключений.

Дома было очень хорошо.

После Нового года у Рыжуши наступили каникулы, и мы много гуляли, а еще она постоянно ходила на какие-то елочные представления и в гости.

Но дома тоже было весело, потому что Па заболел радикулитом и лежал дома, наверно, простудился во время наших новогодних прогулок.

В один из дней позвонила Ленка и сказала, что Наташкина акклиматизация кончилась — она заболела гриппом. Ма и Ба сразу забеспокоились и стали убеждать Ленку, что нужно срочно изолировать Катерину и пусть она пока поживет у нас. Так и сделали.

Вечером дя Леш привез Катю к нам, и мы все столпились вокруг нее. Она, испуганно оглядываясь, сидела на коленях у деда и была похожа на маленького нахохленного воробышка — ведь она еще ни разу не расставалась с мамой и папой, да и нас еще толком не знала. Когда Ма попыталась ее раздеть, Катюша ухватилась за свою кофточку как за последнюю ниточку, связывающую ее с домом, и так горько и безнадежно заплакала, что у нас у всех тоже выступили слезы.

Ма схватила ее на руки, сделала знак дя Леше, чтобы он уезжал, и начала быстро-быстро сочинять, рассказывать какую-то забавную историю про двух веселых мышат — черного Уголька и белого Сахарка. Они будто бы живут у нас в подвале и все время храбро сражаются с кошкой Зеленоглазкой.

Ма так вдохновилась и так захватывающе изображала, как мышата размазали клей вокруг своей норки, чтобы зловредная кошка прилипла и не могла к ним подкрасться, что у Катьки заблестели глазенки и порозовели щечки. В общем, это был театр одного актера.

Мы с Рыжушей незаметно проникли в комнату и тоже слушали с большим интересом.

Ни на минуту не прекращая вещать — Па говорит, «токовать», — Ма осторожно раздела Катюшу, надела на нее Рыжушину ночную рубашку, которая была Катьке до пят, и вывела ее в большую комнату, чтобы Ба и Па повосхищались, какая у нас появилась «принцесса» в длинном платье. Идея про принцессу Кате очень понравилась, и она не заметила, как дала уложить себя в Рыжушину кровать.

Ма зажгла ночник, села около нее и начала говорить все медленнее и тише, так что в конце концов утомленная Катька уснула.

Ма не закрывала рта практически все время, которое Катя пробыла у нас, и в первый день даже не пошла на работу. Особым успехом у Кати пользовался «Бармалей» Чуковского и бесконечная мышиная история, которую Ма постоянно продлевала и развивала.

Были приняты также некоторые специальные меры: Рыжуше было строго запрещено употреблять слова «мама» и «папа». Ну, «маму» она и так часто заменяла на «мусь», а «бабушку» на «бусь», но когда она попробовала обратиться к Па со словом «пусь», Па выразил такой категорический протест, что Рыжуша навсегда выбросила это слово из головы.

Днем мы с Рыжушей катали Катьку на санках и лепили снежную бабу с морковкой вместо носа, и Катя звонко смеялась. Ба жарила ей какие-то особые куриные котлетки, а я вылизывала ей руки, и она меня уже почти не боялась. Только немножко ежилась, потому что я была очень большая рядом с ней.