Тимофей Веронин: Современные писатели – детям (сборник)

Дальше там говорилось о том, что он шел и шел, а потом попал в темный лес и пропал. А заканчивались стихи такими словами:

Тетя Лиза как-то очень весело и бодро прочитывала это стихотвореньице, но почему-то на последних строках голос ее всегда вздрагивал и глаза наполнялись слезами.

– А что же – кто-нибудь нашел этого человека? – спрашивал я.

– Еще нет, – отвечала тетя Лиза.

– А кому надо сказать, если найдешь?

– Нам. – И тетя Лиза усаживалась на диванчик и тянула меня за руку, заставляя сесть с ней рядом.

– Кому нам? – конечно спрашивал я.

– Мне, а я передам поэту, который это написал, – отвечала тетя Лиза.

– А что это за поэт?

– Хармс, – отвечала тетя Лиза.

– Хармс, – смеялся я, – смешное имя, Хармс.

– Да, он был смешной, – говорила тетя Лиза, – но и грустный, – прибавляла она, помолчав.

– Был? Он что, умер? – спрашивал я.

– Умер, но я ему все равно передам, ему это очень важно.

– Не понимаю, – пугался я, – ведь если человек умер, его уже нет.

– Не говори так, Сережа. – И тетя Лиза шлепала меня по носу сложенной бумагой. – Люди никуда не исчезают. Они после смерти живут, только по-другому.

– Нет, не живут, – спорил я.

– Живут, дурачок, – говорила тетя Лиза и шла на балкон, чтобы опять смотреть на город и сосать карамельки, а потом кашлять и расхаживать по комнате, бормоча то ли стихи, то ли еще что-то.

А я все сидел на диване и думал о человеке, который ушел с дубинкой и мешком из дома и зачем-то пошел в темный лес и пропал. Мне было жалко его и жалко этого смешного Хармса, который от того и был не только смешной, но и грустный, что этот человек ушел и пропал. И еще Хармс грустный, потому что умер, умер, но не исчез. Где-то есть. И просит, чтоб ему этого человека отыскали, который ушел. Наверное, он друг его, ему без него грустно, и даже то, что он умер, этот Хармс, все равно не помогло ему избавиться от грусти по своему другу. Мне это было знакомо. Ведь у меня был хороший друг на даче, ох и здорово мы с ним играли в солдатиков и в летчиков, каждое утро друг к другу бежали. А в предыдущем году, когда в начале лета я к забору того домика, где жил мой друг, подошел, то там какая-то девчонка с косичками качалась на качелях и толстый дядя пил что-то из бутылки за летним уличным столиком. Оказалось, мама моего друга не смогла снять домик на это лето. И они не приехали. Вот уж я скучал тогда! Вот и Хармс скучает, ушел друг этот, ушел, да еще в темный лес. А взял-то с собой всего ничего – мешок и дубинку. А что в мешке? Буханка хлеба, документы, соленое мясо да еще свитер – теплый толстый свитер из собачьей шерсти. Ведь ушел-то он зимой, но в оттепель. Было около нуля, и птички по-весеннему стали уже чирикать, но впереди еще было ползимы, и он знал, что будут морозы, и непременно взял этот свой любимый толстый свитер. А еще там у него была книжка, маленькая, старенькая и очень зачитанная. Такая, как и у тети Лизы, – у нее кроме тетрадки со стихами была еще эта книжечка. Она ее часто, быстро бормоча, читала, читала, когда никого не было. Я только видел случайно, когда вбегал без спросу в ее крошечную комнатушку рядом с кухней. Раньше это была кладовка, заваленная старыми велосипедами, ящиками с журналами и шубами. Но к ее приезду всю эту рухлядь свезли на дачу, и крошечная кладовка оказалась вполне пригодной для жилья комнатой.

Да, так вот, вышел этот человек с мешком, а там хлеб, свитер, документы да эта книжечка. Больше ничего. У тети Лизы тоже было не больше. Она приехала к нам из Ленинграда только с одной сумкой из коричневой кожи – сумка старая, с морщинами и потертостями. Она пахла, конечно, карамельками, ведь половину сумки занимал мешок с конфетами, а еще там было что-то из одежды, тетрадка и старая книжка. А документы у тети Лизы были все в кармане пальтишка. Она приехала в сентябре, почти совсем в начале, но было очень холодно, градусов семь. Приехала она за три дня до папиного отъезда. Мы вместе тогда ходили на большой вокзал провожать папу, папа с огромным чемоданом еле втиснулся в вагон, потом мы увидели его за стеклом. Он смешно сплющил нос о стекло, а мы махали. На перроне тетя Лиза все порывалась сунуть папе свои карамельки, но тот брезгливо отталкивал ее руку, а мама от этого морщилась и недовольно поглядывала на тетю Лизу. Вообще, как я теперь понимаю, мама не очень-то с тетей Лизой ладила. Она относилась к тете Лизе с раздражением, просто терпела ее до поры до времени. Да, к сожалению, это «до поры» наступило довольно скоро. Но до этого грустного дня тети-Лизиного отъезда произошло то самое, о чем мне хотелось тебе, мой мальчик, все-таки в этот раз рассказать. Хотя, может быть, это не так уж интересно и к тому же маловероятно.