Берды Кербабаев - Батыр

И вот я сейчас смотрю на него. Вон он идёт — один, сторонкой. Тёмная вихрастая голова опущена, старенький портфель с оторванной ручкой крепко прижат к боку. Быстрый, зоркий взгляд не высматривает кого-то в толпе ребят — где-то там, на перекрёстке, за два квартала отсюда. Мурад не глядит по сторонам — он смотрит в землю. Столкнувшись с кем-нибудь, он. поднимает глаза, и вид у него такой, словно его крепко встряхнули и пробудили от глубокого сна. Поглядит на прохожего и будто не видит его. Молча уступит дорогу и, понурив голову, побредёт дальше.

Что же случилось с нашим Мурадом?

— Ай! Ой! Да ты что, малый? Глаз у тебя нет, что ли? — восклицает какая-то женщина.

Она с упрёком смотрит Мураду вслед, затем переводит огорчённый взгляд на разбитую бутылку, которая валяется на тротуаре в луже керосина.

Я хорошо знаю Мурада и поэтому жду, что он сейчас обернётся и крикнет: «Я, тётенька, слепой, как есть слепой! Да ведь и ты, видно, подслеповата?»

Расхохочется и побежит дальше, размахивая портфелем.

Но Мурад словно и не слышит сердитого крика, который несётся ему вдогонку.

В глубокой задумчивости мальчик бредёт по улице. Он не сворачивает в свой переулок — шагает дальше. Проходит ещё один квартал, второй, пересекает улицу и, не дойдя до тротуара, замечает, как видно, свою ошибку. Он резко поворачивает обратно...

Шофёр грузовика не ждал, что мальчик, который уже пересек мостовую и приближался к тротуару, внезапно повернёт и, не глядя, бросится прямо под машину. Шофёр налёг на тормоз, какая-то женщина пронзительно вскрикнула, и чья-то проворная, крепкая рука ухватила Мурада за плечо и оттащила в сторону.

Как всегда бывает в таких случаях, вокруг Мурада сразу вырастает толпа. Вопросы и упреки сыплются на него и справа и слева. Но мальчик молчит. Растерянно обводит глазами взволнованные, сердитые лица, потом неожиданно нагибается... Скользнув ужом между двумя плотными женщинами с большими арбузами в руках —-эти женщины кричат громче всех и норовят даже схватить Мурада за ухо, — он выбирается из толпы и, не оглядываясь, бежит по улице.

Вслед ему несётся:

—Вот пострел окаянный!

—Как чумовой всё равно!

—Не усмотришь ведь за таким!

—Может, у него беда стряслась — в школе или дома?..

А путь Мурада, оказывается, лежит в сад.

Здесь хорошо — тень и прохлада. Ветерок овевает потный лоб и пылающие щеки Мурада, шевелит чёрные непокорные пряди.

Много цветов в нашем саду. И до чего ж они красивы — глаз не оторвёшь! А уж аромат! И когда солнечный луч, пробившись сквозь густую зелёную листву, заиграет на нежных лепестках — розовых, жёлтых, пурпурных, голубых, — кажется, что рассыпал здесь кто-то драгоценные каменья.

А когда стемнеет, разнесётся вокруг среди всей этой красоты заливистая соловьиная трель...

Вот каков наш сад, друзья, и Мурад недаром любил в нём бывать. Не раз наблюдал я, как крадётся он бесшумно, что твой барс, к высокому платану, где притаился серебряногорлый певец. Мальчику хотелось, как видно, поглядеть маленькую серую пичужку, что поёт лучше всех на свете. Порой он даже запускал камнем — невысоко, только чтобы спугнуть соловья.

Много часов проводил Мурад в этом саду. Случалось и попасть в руки к садовнику. Тогда на садовой скамейке нередко оставалась забытая второпях книжка или тюбетейка.

Короче, ни для кого это не секрет, что Мурад—мальчишка шустрый, весёлый, озорной.

И вот он сидит в саду, забравшись в самый глухой, укромный уголок, и лицо его задумчиво и грустно. Он сидит тихо, неподвижно, уставившись в одну точку, и думает какую-то свою думу. И даже не насвистывает, как обычно, когда что-нибудь замышляет. Как видно, он пришёл сегодня в сад, чтобы побыть здесь одному.

Набат ставила на стол тарелки и раскладывала ложки, когда в дверях показался Мурад.

Не поздоровавшись с матерью, Мурад швыряет свой портфель на маленький столик в углу и устало валится на тахту.

—Что с тобой, Мурад? — встревожено спрашивает мать. — Набегался?

—Ничего, — отвечает Мурад, не поворачивая головы.

—Может, нездоров?

—Нет, мама, ничего со мной не случилось, — повторяет Мурад, глядя в сторону.

Набат тяжело вздыхает. Не первый день приходит её сынишка домой в таком состоянии духа. Уже целую неделю мальчик сам не свой, и сердце Набат знает горькую тому причину. Но ей невмоготу молчать и видеть, как мучается сын. А говорить об их большом горе тоже нельзя, нельзя бередить

рану. И чтобы вывести сына из этого тяжелого, тупого состояния, мать начинает приставать к нему с расспросами: