Павел Петунин - Пограничное лето

Граница…

Самый край Советской земли, где круглые сутки, в летний зной, в осеннюю непогодь, в зимнюю стужу, несут свою службу часовые рубежей нашей Родины — пограничники, люди в зеленых фуражках. Они всегда настороже, всегда в боевой готовности, всегда готовы дать отпор врагу.

На границе люди живут особой жизнью, в которой увлекательная романтика тесно переплетается с напряженной боевой и специальной учебой.

Вот уже несколько лет подряд я выезжаю на пограничные заставы, присматриваюсь к жизни пограничников, в которой много интересного и поучительного. На заставах встречаюсь не только с солдатами, которые круглые сутки несут свою почетную и ответственную вахту. Живут на заставах и семьи офицеров и сверхсрочников. И в каждой семье есть дети. У них тоже особая жизнь, у этих ребят-пограничников. Вот об этом я и попытался рассказать в своей новой книжке — «Пограничное лето».

Отец и сын ехали в автобусе. Отец дремал — вот-вот клюнет носом спинку сиденья впереди или боднет сидящего там толстого дядьку в коричневой шляпе. Сын же во все глаза глядел по сторонам, нетерпеливо ерзал и время от времени хмуровато поглядывал на отца: так много интересного кругом, так хочется поговорить, а он свистит носом и ничего не замечает.

Автобус, гудя и чихая мотором, взобрался на вершину очередной горы, и Костя заметил сооружение, которое раньше видел только на картинках в книжках про войну. Он увидел настоящий дот! И захотел поделиться с отцом этим открытием. Но повернулся чересчур резко — форменная фуражка его оказалась на коленях толстого дядьки в коричневой шляпе. Тот испуганно вздрогнул — тоже, наверно, дремал, — впился в Костю свирепыми глазами.

— Эт-то что такое?

— Я нечаянно. Извините, дяденька.

— Путается тут всякая мелочь, — проворчал дядька и кинул фуражку на колени Косте.

А тот шумно вздохнул и обиженно отвернулся к окну. Перед его глазами неторопливо и важно проплывали высокие сосны с отсвечивающими на солнце бронзовыми стволами, отходили назад сумрачные ели, кружились в хороводе белые веселые березки, чудом прилепившиеся к отвесным скалам. Вот полазать бы по этим каменным громадам! С такой высоты, пожалуй, можно увидеть и родной город, хотя до него отсюда больше двухсот километров.

Но автобус шел дальше и вез своих пассажиров в пограничный городок.

Вез сердитого дядьку в коричневой шляпе.

Вез девушку с парнем, которые сидели впереди слева, о чем-то разговаривали между собой неслышными голосами и краснели, когда встречались глазами. «Наверно, влюбились», — предположил Костя.

Вез двух молоденьких краснощеких лейтенантов с артиллерийскими погонами.

Вез седую суровую бабку, которая за эту дорогу уже два раза шлепала свою непоседливую внучку лет четырех-пяти.

У всех этих пассажиров около границы были какие-то свои дела.

До этого Костя был уверен, что там живут одни только военные. Но их из трех десятков пассажиров было только двое — эти лейтенанты-артиллеристы… Наверно, все эти гражданские были из семей офицеров. А если так, то, выходит, и злой толстый дядька в коричневой шляпе тоже член семьи военного? Нет, это уж было бы чересчур!..

Костя размышлял, а автобус между тем шел все дальше и дальше, одолевая одну гору за другой. Вот он обогнул высоченную — с пятиэтажный дом — скалу. А на скале красной краской было написано огромными буквами: «Отважным саперам гвардии капитана Егорычева — слава!» Было видно, что человек, который писал эти буквы, очень торопился.

Костино воображение рисовало картину во всех подробностях. Он слышал стрекот автоматов, видел солдата, пишущего на скале, — очень похожего на школьного учителя рисования Геннадия Петровича; видел вражеских автоматчиков, прячущихся за валунами. Старался представить себе и гвардии капитана Егорычева. Но видел только по четыре звездочки на погонах высокого стройного офицера, гвардейский значок на его широкой груди да фуражку с блестящей кокардой и больше ничего. Хоть и богатая у Кости фантазия, но она никак не могла нарисовать лицо отважного капитана. Отец, наверно, знал Егорычева — он знает многих фронтовиков, потому что сам воевал.