Павел Петунин - Пограничное лето

Постников натянул вожжу, лошадь послушно свернула направо и пошла по скошенной траве.

Наругавшись досыта, женщина скрылась в доме. Старик подошел к хлеву и стал выкрикивать в раскрытые ворота что-то бранчливое; не ошибся-таки Постников, старик действительно срывал зло. Из хлева вышли два молодых парня в серых помятых шляпах и с навозными вилами в руках. Парни покорно выслушивали хозяйскую брань.

— Это сыновья? — спросил Костя.

Постников махнул рукой:

— Какие там сыновья — батраки!

— Батраки? После Октябрьской революции?

— Так это у нас не стало. А у них же капитализм.

— Как же они терпят? — возмутился Костя. — Вон какие здоровые! Взяли бы да двинули в ухо этому богачу, чтоб не ругался!

— Чудак ты, парень! А он возьмет да и шугнет их с работы. Это же капитализм! — рассмеялся Постников. — У них же другие законы, вроде как в волчьей стае, — кто сильнее, тот и горло грызет ближнему. Ясно?

— Ничего не ясно! — запальчиво возразил Костя. — Неужели эти батраки не догадываются — надо же скинуть со своей шеи разных там богачей и кулаков и жить по-человечески, как у нас живут.

— Наверно, тебя ждут, чтобы пришел да растолковал.

— И приду!

— Придешь? Это уже будет пограничный конфликт и вмешательство во внутренние дела другого государства. А за это, брат, строго наказывают! — Постников дружелюбно потрепал Костю по плечу. — Ничего, батраки скоро сами догадаются что к чему и почему.

Луг пересекала узкая — в три доски — деревянная дорожка. Строго прямая, она тянулась с севера на юг, утопая в густой траве. По ту сторону дорожки трава была высокой — по грудь Косте, легкий ветер гонял по ней зеленые шелковистые волны. По эту сторону дорожки часть луга была выкошена, и тут вместо травы торчала из земли жесткая светло-зеленая щетина.

На этой щетине и остановил Постников лошадь — метрах в четырех-пяти от дощатого настила. Он распряг лошадь, отвел ее в сторону, привязал на длинной веревке к стволу засохшей яблони.

Костю удивило это. Проще бы спутать лошадь — и пусть она прыгает, куда ей захочется. Так делают в деревне, куда Костя каждое лето ездит на дачу. Об этом он сказал Постникову. Тот усмехнулся:

— И ускакала бы она на ту сторону дозорной тропы. Видишь, какая там трава? А в четырех метрах уже земля другого государства. И вот тебе готовый пограничный конфликт, и пришлось бы нашу неразумную лошадку выручать чуть ли не с помощью Министерства иностранных дел. К чему такая международная канитель?

— Из-за лошади?

— За нарушение государственной границы.

— А где же она, эта граница?

— В четырех метрах от дозорной тропы.

— А почему ее не видно?

— Ты что думаешь, граница какой-нибудь краской на земле намалевана, вроде как на карте?.. Саня! — вдруг крикнул Постников. — Ты же не новичок. Не видишь разве, куда лосенок направился?

Лосенок направлялся к дозорной тропе. Санька негромко свистнул, лосенок оглянулся и подбежал к нему. Вытянул губы — клянчил сахару.

— Вот что, ребята, — сказал Постников. — Пока я кошу траву, идите-ка вы к лошади, присмотрите за ней, да и лосенка прихватите, а то будет тут путаться — еще нечаянно под косу попадет.

Костя дал лосенку кусочек сахару, и зверь пошел за ними.

Граница оказалась совсем не такой, какой представлялась она Косте. Самая обыкновенная земля, и растет на ней самая обыкновенная трава, стоят самые обыкновенные дома. Только люди возле этих домов разговаривают на непонятном языке… Хоть бы тут забор какой построили, что ли. Для обозначения. А так — земля и земля, и нет никакой на ней границы, и можно свободно перебежать на ту сторону.

Костя сказал об этом Саньке.

— Чудак ты, Костя! Это только так кажется, — рассмеялся Санька. — А часовые на вышках? А секреты и дозоры? Они, думаешь, спят или мух считают? Да и потом, ведь чтобы попасть сюда, надо пройти через двое ворот. Иначе никак не попадешь. Вот только он с матерью перемахнул, — Санька кивнул в сторону лосенку. — Да и то застрял, запутался в заграждениях.

Они стояли возле старой засохшей яблони. Когда-то здесь был хутор. Теперь на его месте виднелся полуразрушенный каменный фундамент, посередине которого уродливым пугалом торчала рыжая кирпичная печь с черной трубой. Теперь вот там, где когда-то было человеческое жилье, хозяйничала жгучая крапива, раскинули свои широкие листья могучие лопухи. Даже на черной макушке трубы прилепилась какая-то цепкая зелень.