— Что с тобой, Ян?
— Сны. Просто сны. Картонные коробки, больницы, вьюжные ночи. Но хуже, чем прежде.
Он вздрогнул.
— Мне страшно, — говорит.
— Страшно.
Я задрожала от собственных страшных снов.
— Ян, как ты думаешь: это ужасно — быть нами?
— Не знаю. А каково быть кем-нибудь еще? Хотя — иногда это ужасно, правда. Иногда это паскуднее всего на свете.
— Давай убежим, — сказала я. — Прямо завтра. Нет, сегодня.
— Давай.
— Куда?
— На пустоши?
— Да, на пустоши! Ты только представь!
Мы смотрели на черную линию горизонта и воображали себя там: как мы шагаем по вереску, перепрыгиваем через ручейки, загораем на мягком зеленом дерне, а вокруг кричат кулики и пахнет торфом.
— Здорово! — сказала я.
— Здорово!
Мы засмеялись.
— Ян, как ты думаешь: мы всегда будем убегать?
— Не знаю. Может, как подрастем, не будем. Или когда у нас появятся собственные дети и о них нужно будет заботиться.
На мгновение я увидела эту картину: мы с Яном в далеком будущем, с детьми. Лишь на мгновение, мельком. Я ничего не сказала, но Ян, кажется, тоже это увидел.
— Может, это и ужасно, — произнесла я вслух. — Но мне все равно очень нравится.
— Очень нравится что?
— Быть живой, быть собой, быть в этом мире, здесь и сейчас.
Он усмехнулся:
— Да, это чертовски здорово. Чертовски здорово! Мы встали и побрели по пустырю в сторону Сент-Габриэля. Солнце поднималось все выше. Ян придержал меня за локоть, заставил остановиться. Уставился назад, туда, откуда мы пришли.
— В чем дело?
— Не знаю. Ни в чем.
Идем дальше, а он все оборачивается и оборачивается.
— Мы ведь не спим? — спрашивает.
— Нет, не спим.
— А почему же я все время вижу сны, Эрин?
«Белые врата». Чугунные ворота, бетонный двор. Уилсон таращится в окно, как будто за наши спины, сквозь нас, на что-то в тысячах километров отсюда. Январь все оборачивался, когда мы подходили, когда входили в ворота, когда шагали к дверям. Оборачивался, будто есть что-то там, у нас за спиной, и оно выслеживает, ищет. Мы зашли внутрь. Полная тишина. Сели в игровой за спиной у Уилсона. Пыль кружилась, поблескивая, в солнечных лучах, падавших из окна. Январь совсем притих. Только держит меня за руку.
Я заглянула ему в глаза:
— Что с тобой?
— Только не уходи! Побудь со мной, Эрин.
Шаги у нас над головами. Оборачиваюсь, вижу Небоглазку и Мыша, они вместе спускаются по лестнице. Небоглазка помахала мне рукой и просияла улыбкой. Мыш зевал и протирал глаза. Морин спустилась за ними, все еще в халате и босиком, с распущенными нечесаными волосами. Стоит в дверях, а Мыш и Небоглазка подошли к нам. Мы с Морин посмотрели друг на друга. Недоверчиво, с опаской; но я знала, что мы постепенно начали сближаться. Я знала, что наша история поменяла ход. Я вздохнула, подумала о маме и почувствовала, что она улыбается.
— Янви Карр, брат мой! Ты далеко вдалеке? — спросила Небоглазка.
Он посмотрел на нее изнутри своего сна.
— Янви Карр хорошее хорошего. Сильнее сильного!
Они с Мышем сели на пол. Стали играть с Писклей.
Мама пела у меня внутри.
От стола Уилсона раздался глубокий вздох. Потом еще. Январь подошел и встал рядом с ним у окна. Я сзади коснулась его плеча. Он, не оборачиваясь, взял мою руку и притянул меня к себе.
— Эрин! — произнес он одними губами.
Мы смотрели на светлые дома, поблескивающие дороги, зеленые сады, красные крыши, птиц, порхающих и кружащихся на фоне широкого неба. Мы молча смотрели и ждали.
Она пришла, видимо, со стороны пустыря над рекой, мимо домишки с садом. Теперь ее было видно из окна, она стояла на пересечении двух улиц. На ней были голубые джинсы, черная кожаная куртка, на спине — красный рюкзак, как будто она возвращается из похода. Озиралась растерянно, пока не увидела «Белые врата». Некоторое время она смотрела на здание. Ветер трепал светлые волосы, бросал пряди в лицо. Она оглянулась туда, откуда пришла, и, похоже, собралась повернуться и пойти обратно. Но направилась вперед. Сперва нерешительно, все время осматриваясь, но потом расправила плечи, тряхнула головой так, что волосы разлетелись, и мы увидели, как поблескивают ее сережки. Зашагала быстрее, увереннее. Черный асфальт у нее под ногами блестел, как вода, и казалось, что она ступает по воде, идет через воду. Она подошла ближе, вступила в ворота, и мы разглядели ярко-красную помаду, бледное лицо с резкими морщинами, неспокойные блестящие глаза. Одежда у нее была вся в пыли. Джинсы порваны на коленке. На куртке прореха. Мы видели, какая она напуганная, какая потрепанная, но видели и то, что Январь был прав. Она была очень красивая. Она вошла в бетонный двор, увидела, что мы смотрим из окна, и снова застыла в страхе и смятении.
Читать дальше