Дэвид Алмонд - Небоглазка

Из комнаты охраны донесся крик Небоглазки:

— Дедуля! Дедулечка мой!

Что появилось на пороге? Это не было тело Дедули. Оно осталось там, за столом, над книгой. Мыш рассказал нам потом, что от тела Дедули отделился слепок, точно повторявший его очертания, и направился к двери. Небоглазка утверждает, что это была доброта Дедули, его сердце. Мы с Яном увидели фигуру такого же роста, как Дедуля, но размытую, прозрачную. Она не столько прошла, сколько проплыла по полу типографии. Святой дождался ее и повел через типографию, проулками к причалу. Мы шли за ними. Небоглазка держала меня за руку. Добрались до мостков над Черной Грязью. Святой шел впереди, Дедулина тень следовала за ним. Мы перегнулись через край. Они шли рядом по Черной Грязи. Ни разу не оскользнулись, не провалились. На краю Грязи, где смыкались вода и топь, они шагнули в реку. Мы видели при свете луны, как они заходят все глубже, пока вода не покрыла их целиком, и остались только расходящиеся круги, мерцающая рябь и отлив, отступающий к морю.

Небоглазка поцеловала его в щеку. Шепчет, что любила его и что он навсегда останется в ее сердце. Немного поплакала.

— Прощай, Дедуля, — шептала она. — Прощай, мой чудесный Дедуля.

Мы с Январем и Мышем тихонько дотронулись до него. Я положила руку на его книгу и обернулась к Небоглазке. Она помогла мне вытащить книгу из-под его головы. Мы упаковали ее в коробку вместе с другими его книгами и Небоглазкиными сокровищами. Потом собрали свои рюкзаки и пошли через типографию к выходу. По дороге мы подбирали литеры, чтобы хватило на все наши имена и названия всех наших историй, и совали в карманы. Мы ели овсяное печенье и конфеты с апельсиновой помадкой. Мы шагали по проулкам навстречу яркому солнцу, заливавшему причал. Там мы присели на краю. Сидим и смотрим, как вода прилива заходит в реку и дюйм за дюймом поднимается над Черной Грязью.

На мостах поблескивали стекла автомобилей. По противоположному берегу двигались велосипедисты и пешеходы. Кричали чайки.

— А мы ведь свободны как ветер, — сказал Январь. — Можем отправиться куда угодно. Никто нас не тащит назад.

Издалека до нас доносился запах моря. Пустоши вырисовывались на далеком горизонте. Небо было ослепительно-синим, бездонным, бескрайним.

— Знаю, — откликнулась я.

— Но наверное, надо сперва разобраться с Небоглазкой. А потом уж мы можем снова смыться все вместе.

Мы засмеялись.

— В следующий раз давай лучше пешком! — говорю.

— Заметано! В следующий раз пешком.

Мыш пропускал Писклю между пальцами.

— А мне с вами можно?

— Нет! — отрезал Январь. И снова рассмеялся. — Конечно можно! Куда ж мы теперь без Помощничка?

Вода добралась до плота. Он начал подыматься.

— Я боюсь, — сказала Небоглазка.

— Я тоже, — отозвалась я. — Мы всегда боимся. Но мы ведь на самом деле храбрые.

— Храбрее храброго, — подхватила она.

— Да, храбрее храброго.

Мы перебрались через край, спустили вниз рюкзаки и сокровища, сложили их на середину плота. Потом спустили новые весла, сделанные из обломков деревянных стропил. За спинами у нас раздался грохот и скрежет машин. Мы увидели, как проулки заполняются людьми в ярких касках. Послышались голоса. Ян держал канат, пока мы перепрыгивали через уже высокую воду на плот, потом отвязал его и сам прыгнул следом. Прилив вынес нас из Черной Грязи, и мы тронулись в обратный путь вверх по течению.

На другом берегу по дорожкам ехали велосипедисты и шли пешеходы. Они нас не видели. Ни один к нам не обернулся.

— Отличный денек для речной прогулки! — крикнул Январь.

— Безнадега, — добавил он, когда реакции не последовало.

— Наверное, они нас не видят, — сказала я.

— Как не видят?

Я вспомнила, что говорил Уилсон Кэйрнс: присматривайся, смотри не отрываясь, а то ничего не увидишь.

— Наверное, они не присматриваются.

— Ха! — Он замахал руками. — Эй, вы, там! Отличный денек для речной прогулки!

Но они по-прежнему крутили педали, бежали, шли…

Мы оставили позади Черногрязский причал, миновали еще несколько заброшенных пристаней на подступах к городу, районы сноса, районы новой застройки. Мы проплывали мимо огромных щитов, изображающих мир, каким ему предстоит стать. Плот кренился и качался. Попадал в завихрения и водовороты. Темная вода просачивалась сквозь двери. Мы промокли. Небоглазка держалась за меня перепончатыми пальцами. Затаила дыхание, когда мы проплывали мимо пивных, клубов и ресторанов Нортона. Теперь люди с берега смотрели на нас. Казалось, мы перестали быть невидимками. Парочки, держащиеся за руки. Семьи.