Жан-Филипп Арру-Виньо - Вишенка на торте

— Вы уверены, что не хотели бы съесть вместо этого по маленькому салату и тарелочке вареной брокколи? — пошутил папа, когда нам принесли по нашей гигантской пицце.

— Фу! — скривились мы.

— Вас можно понять, мои дорогие Жаны, — сказал папа, впиваясь зубами в хрустящую корочку. — В вашем возрасте необходима калорийная пища.

Наш папа — очень хороший врач, и мы, воспользовавшись этим, заказали себе еще и по порции картошки фри. Под конец мы едва могли дышать, но, несмотря ни на что, взяли еще и по мороженому — хотелось по полной программе воспользоваться тем, что папа у нас такой хороший врач.

Когда принесли мороженое, папа глубоко вздохнул. Он три раза подряд открыл рот и откашлялся.

— Дети…

До этого момента мы разговаривали обо всем и ни о чем. Но нам бы следовало догадаться, что папа вряд ли пригласил нас на этот взрослый ужин только ради того, чтобы мы набили себе животы, обсуждая результаты футбольных матчей.

Он еще раз откашлялся и продолжил:

— Вы оба вступили в… так сказать… в новый жизненный этап. Мы с мамой подумали, что я мог бы… ну, так сказать, как папа и как врач, ответить вам на… ну, ответить на вопросы, которые вас наверняка сейчас беспокоят.

Мы с Жаном А. переглянулись.

— Вопросы? Какие?

— Ну, так сказать, о подростковом возрасте, — объяснил папа. — У вас сейчас непростой период — когда, э-э-э… задаешься вопросами о смысле жизни и, я бы сказал, испытываешь эмоции, ну, такие эмоции, которые испытываешь по отношению, так сказать, ну… по отношению к представителям противоположного пола…

— К представителям чего? — переспросил я.

Жан А. ткнул мне локтем в бок.

— Папа имеет в виду девчонок, чурбан.

— А.

Вот уж чего я никак не ожидал.

— В семье, где растут одни только мальчики… — продолжал папа, смущаясь все больше и больше. — В такой семье нет, так сказать, э-э… девочек — ну, это, в общем-то, и понятно, раз в семье растут одни только мальчики, правильно? Так вот, этот вопрос, возможно, несколько… э-э… несколько вас беспокоит…

Ему было так неловко все это говорить, что я изо всех сил напряг мозг, чтобы придумать хоть какой-нибудь вопрос, который можно было бы задать папе.

— Я вот хотел спросить… — начал я.

— Да-да? — подбодрил меня он.

— Да нет, ничего.

Тогда он повернулся к Жану А.

— Возможно, тебя, как старшего, беспокоят какие-то вещи, которых ты… э-э… пока не понимаешь и о которых хотел бы со мной поговорить? Ведь ты теперь учишься в смешанном лицее, и…

Жан А. скорчил презрительную физиономию.

— Ну ты ведь знаешь, это только на латыни, — сказал он.

Папа с серьезным видом кивнул.

— Что-нибудь еще, мои дорогие старшие?

— Да нет, — ответили мы, пожав плечами.

Папа с облегчением вздохнул.

— Ну что ж, я очень рад, что мы с вами так искренне беседуем, по-мужски и безо всяких запретных тем, — сказал он. — Мы сможем продолжить этот разговор, как только у вас возникнет какой-нибудь вопрос. Договорились, мои дорогие Жаны?

— Еще бы! — ответили мы.

Папа был страшно доволен, что ему удалось так легко отделаться, — на радостях он оставил официанту щедрые чаевые. Как только мы вышли из ресторана, он закурил трубку.

В машине он напевал: «Пам-пам-пам!» — и так скрипел колесами об асфальт, как будто ему только что удалось чудом спастись от землетрясения силой двенадцать баллов.

— Хорошо провели вечер? — спросила мама, когда мы вернулись.

— Просто отлично! — воскликнул папа. — Правда, парни?

— Еще бы!

— Настоящий мужской ужин, — стал рассказывать папа с воодушевлением. — Без младших, без средних и без…

— Без кого еще, дорогой? — спросила мама и вопросительно подняла бровь.

— Ну… Без запретных тем, дорогая, — нашелся папа.

— А, понятно, — сказала мама. — Ну а теперь мужчинам хорошо бы быстренько лечь спать. У них завтра в восемь начинаются уроки.

Да, наша мама никогда не теряет контроля над ситуацией. Но, с другой стороны, любой бы на ее месте спешил поскорее лечь спать: ведь это ей пришлось сражаться с младшими и средними, пока мы веселились как сумасшедшие и объедались пиццей и шоколадным мороженым с кремом.

— Спокойной ночи! — бросили мы на ходу и без разговоров отправились к себе в комнату.

— Дэмн! [16] Damn — проклятье (англ.). — ругнулся Жан А. по-английски, когда мы уже закрыли за собой дверь. — У папы было сегодня такое отличное настроение. Надо было воспользоваться этим и потребовать прибавки к карманным деньгам!