Николай Кузьмин: Где найдёшь, где потеряешь (Повести)

— Вот теперь давай-ка посмотрим. Иди сюда!

Посмотрели. На разный лад удостоверились: все точно, хорошо. Глядя на это организованное в тридцать колонн полчище фотокопий, Виктор озадаченно произнес:

— Да-а… Ты даешь, Роман Андреевич!.. И все же я не советую. Очень большой риск.

Торжествующему Ромке подобная острастка померещилась завистью — глубже вникать было некогда, ни к чему. Как одержимый, он поспешил к завершению недальновидного подвига, снова с головой в работу ушел. На обед не отлучался, третью краску дошибал уже в присутствии сменщиков, за пределом своих рабочих часов. Ошеломленные коллеги как-то дико разглядывали рекордсмена копировки, о чем-то шушукались. Но Ромку ничто не отворачивало теперь от праздника в себе. Развесив пленки для просушки, он любовался ими, как сентиментальный папаша своим детищем, как художник шедевром живописи, и даже не втихомолку, а у возможных недоброжелателей на виду.

— Нет, какой же я молодец! Больше пяти тысяч копировок за день. А кто-то не верил… Кто-то считает новичком…

С еще не отзвучавшими фанфарами в душе предстал Ромка перед мастером поутру, покалывая того насмешливыми и гордыми взглядами.

— Видел твою работу, Волох, — обыденно сказал Фролов. — Неплохо, неплохо, претензий нет. Но записать в наряд все одной сменой я не могу, сам понимаешь. Выполненный обычным способом заказ стоит больше двадцати рублей. Придется отметить, что размножал цепочками…

— Не придется, — перебил Ромка, еще ничего не понимая, — цепочек не было. Спросите хоть у Виктора, он подтвердит.

Мастер не удивился, тона не изменил и, хотя доподлинно знал сверхъестественную Ромкину правдивость, однако сказал:

— А я говорю — были. Были цепочки — и спрашивать не стану, не мудри. Я с карандашиком посидел, специально все высчитал. Наш станок при минимальной экспозиции способен дать столько копировок за тринадцать часов. Так это — станок! Это — теоретически. А человеку — тебе, Волох, — еще приладки нужно делать, контакты…

— Ну и что? — вклинил Ромка обиженный выкрик в ледяную речь мастера. А тот уравновешенно продолжал:

— … Контакты, пленки проявить, нарезать. А еще передохнуть хотя бы пять минут в час. Короче, такое задание не может быть выполнено быстрее, чем за две, а то и за три смены. И не вкручивай мне!..

Ни слова не проронив — он и не смог бы, горло перехватило от бешенства и досады, — Ромка бросился прочь, выскочил с покореженным лицом на курительную площадку. Там Виктор и один ретушер кадили последними перед началом работы папиросами.

— Что с тобой? — заподозрили разом неладное.

Он не ответил, сбежал стремглав вниз, прошел по чужим цехам, вернулся в свой по другой лестнице. За эти минуты созрело решение, и Ромка вынужденно толкнулся в конторскую дверь.

Начальник был на месте — удача. Он сидел за письменным столом и сотрясал над ворохом бумаг бутылку кефира, прежде чем ее почать. Увидев юного копировщика, он без обычной приветливости сказал:

— Волох? Что там у вас происходит? Брак… Нарушение трудовой дисциплины… Пререкания с мастером… придется объявлять вам выговор в приказе. Такой молодой, образованный парень и…

Нет, это было превыше Ромкиных сил — кошмар какой-то! Не отступая никогда в любой угрожающей стычке, тут он вдруг панически, без звука попятился, пихнул дверь спиной, вывалился из конторки и побрел по цеху точно пьяный. Боясь расплескать свое горе в неосторожном столкновении с народом, он ушел на чердачный закуток, сел там под железной дверью на камень площадки, скрючившись, носом в колени. Может, он плакал… Может, шептал те бранные слова, которые застряли в горле перед лицом вопиющей несправедливости… А может быть, Ромка, пришибленный, но не разбитый в прах, советовался со своим грустным уединением, сочиняя сюжеты мести или оправдательные тезисы?

Только час спустя приплелся он в темень копировочных комнат, прошмыгнул к персональному столу, притаился за ним, безмолвный и неподвижный. Виктор тоже безмолвствовал по-своему: не свистел мотивчиков, прислушивался, когда позволяла машина, к Ромкиному скорбному существованию. Прошло минут десять, Ромка не кидался работать, и это настолько озаботило напарника, что он прервал размножение посреди заказа, спрятал подготовленные пленки в рулон, включил свет.

— Ну чего, Роман Андреевич? — встал над душой ученика.

— Ничего…

— Да ладно! Что я тебе — враг? Фролов насолил, наверно?

— Ага, — сказал Ромка, следя за голосом: не предал бы.