Владимир Кобликов - Топорок и его друзья

Злодей подошел к Феде, сел и, наклоня покорно голову, подал лапу.

Топорок растерялся и представился:

— Федор Топорков.

Все подумали, что Топорок сделал это ради шутки, и засмеялись.

— Василий Тихыныч, ушицы поешь? — спросил Митя. Он вдруг стал солидным и даже важным. — Ванятка наловил рыбки свежей.

— Спасибо, Митя.

— Поешь, дядя Вась. — Лопушок так посмотрел на Куранова, что тому ничего не оставалось делать, как согласиться.

— Ладно, наливайте, а Злодейка пока постережет.

Злодей, услышав свое имя, поглядел на хозяина.

— Может, и ему ушицы налить? — спросила Клава.

— Не станет. Сыт.

Федя не сводил с собаки глаз.

— Злодей, — позвал Василий Тихонович. Злодей стал строгим, сосредоточенным. Ребят он перестал замечать. Он смотрел на хозяина и ждал. — К стаду, — мягко приказал Куранов.

Злодей сорвался с места.

— Какой он у вас! — с восхищением сказал Топорок, — Как человек. Все понимает.

— Умница.

Василий Тихонович сел к костру и стал есть уху.

— Хороша, — похвалил он искренне. — Весьма хороша. А я еще отказывался. Из окуньков?

— Тройная, дядь Вась. И ершики были, — ответил Лопушок. — Заходи к нам почаще.

— Постараюсь, — усмехнулся Куранов. — Ради такой ушицы десять верст отшагать не жалко.

— Да ладно хвалить-то, — засовестился Лопушок.

— Дождь будет? — спросил Куранова Митя.

— Распогодится.

— Значит, можно косить?

— Косите смело. Ночью, может, еще погремит, а с утра солнце будет. Можете не сомневаться.

Василий Тихонович доел уху, поблагодарил ребят и собрался уходить.

Тут-то Топорок и задал ему вопрос, который давно не давал ему покоя:

— Василий Тихонович, а почему вашу собаку зовут Злодеем? Такая хорошая, умная, а имя какое-то странное.

Василий Тихонович поглядел на Топорка, помолчал и нехотя ответил:

— Так я его назвал в память об одной очень хорошей собаке.

— Расскажите, Василь Тихыныч!

Осенние зори стары и ленивы. Они поздно и долго просыпаются, а то и вовсе пропускают свой черед. И тогда по утрам идут дожди, над землею гоняются холодные ветры и срывают последние листья с яблонь и дуба.

Вася же любил всякую осень. А дождливое, ненастное предзимье всегда напоминало ему детство, сытое предвоенное время, когда живы были его мать и отец.

Осень разгоняла деревенских ребятишек по домам. Первое время Вася подолгу сидел на лавке у окошка, смотрел на улицу. А за окном дождь, ветер, раскисшая дорога... Потом Вася привыкал домашничать, приноравливался к сонливому теплу, к ленивой тишине, к недолгому одиночеству. Вновь возвращалась к нему растерянная за лето привязанность к матери, отцу и маленькой сестренке Нюре.

Вася вставал рано, когда мать начинала топить печку, и бежал, шлепая босыми ногами, за перегородку в кухонное царство котлов, махоток, ведер, мисок, ухватов, садился в угол на крохотную самодельную скамейку и следил, как мать кухарит.

Васина мать думала, что сын приходит по утрам в чулан, чтобы получить зарумяненную пенку, первый блин или душистую шкварку. А он приходил не за этим. Он приходил любоваться матерью. Мать его была статная, рослая и очень напоминала ему красивых барынь на картинках в старинных книжках.

Особенно хороша мать бывала по утрам. Полуодетая, румяная от жаркого пламени, быстрая. Вася смотрел на ее ловкие руки и понимал, почему у красавиц в сказках белые рученьки становились лебедиными крыльями.

Мать часто наклонялась к Васе, гладила его, обнимала.

И тогда Вася слышал запах ее волос. Они пахли утром, жарким огнем, дымом.

Осенью отец возвращался домой рано. Вася, заслышав его тяжелые шаги на крыльце, прятался и выжидал, когда отец войдет в дом, разденется. Тут-то он выскакивал из укрытия и, издав воинственный клич, бросался отцу на шею.

И каждый раз отец говорил:

— Так ведь и до смерти напугать можно.

Летом и ранней осенью Вася редко виделся с отцом и матерью. Он пропадал с одногодками в лесу, в оврагах, убегал на речку, купался, катался на баранах. Домой забегал поесть или спрятаться от придурковатого пастуха Николая.

Каждое лето Николай нанимался в их деревню стеречь стадо. И хоть был ленивым, пастушье нехитрое дело знал хорошо, скотину держал сытой. В насмешку пастуха звали женихом. Коварные молодухи заигрывали с ним, а на свидание ходили к другим парням. Не просто так висляевские красотки улыбочки пастуху раздаривали: за эти-то улыбки он от самого края света мог пригнать стадо на полдник к «Горелому» болоту. Обмелевшее и засохшее, оно находилось рядом с деревней.