Ирина Гуро - Ранний свет зимою

У выхода дежурил усиленный полицейский наряд под началом околоточного Стуколова. Бочаров окликнул своего знакомого, вытащил портсигар, угостил папироской.

— Давеча, веришь, в пимах ноги замерзли. А сейчас вроде полегчало, — сообщил Стуколов, закуривая.

— Однако дело к весне идет, — поддержал разговор Иван Иванович. — У меня как начнется в костях ломота, так уж зиме — конец. Это у меня примета верная.

— Слыхал? Бунтовщика-то, который листки бросил, схватили! — похвастал Стуколов.

— Да ну? Скажите! Сумели ж! — отозвался Иван Иванович с ноткой почтительного удивления.

— Как не суметь! Нашего брата тоже ведь за малейшую оплошку тягают. А на сей раз не оплошали. Во двор, видишь, дверка из коридора ведет. Он, значит, в эту дверку и выпрыгнул. А его тут же цап-царап! Чиновник один его заприметил, враз опознал.

— Ай-яй-яй! Теперь всенепременно вам награда будет! За распорядительность.

Стуколов погладил усы:

— Рассчитываю.

— А какой из себя бунтовщик-то? Не студент, такой чернявый, пробегал тут?

— Не-ет, щупленький, беленький, вроде из мастеровых.

— Ай-яй-яй, скажите!

Иван Иванович попрощался и пошел по улице, держась прямо и бодро, высоко неся седую голову в меховой шапке.

Однако, свернув в переулок, он сразу обмяк, плечи его опустились, голова поникла. Ему было ясно, что Кеша арестован.

Идти было далеко, пришлось ускорить шаг. Действительно, мороз спадал, какая-то сырость пронизывала тело, вызывая легкий озноб. Вдруг представилось: вдвоем с Кешей они поют старинную жалобную песню, услышал голос: молодой, чистый, самозабвенный. Эх, Иннокентий!

А ночь темна, и идти далеко. Никогда еще Ивану Ивановичу путь через город не казался таким утомительным.

На окраине светились окна ночного трактира. Тут коротали часы не ко времени попавшие в город приезжие, ночные извозчики, загулявшие купчики.

Федя уже был здесь, встревоженный и нахохлившийся.

«Заждался. Верно, думает: старик не торопится», — решил Иван Иванович, тяжело опускаясь на табуретку.

— Ну, рассказывай, — предложил он, и хмурый его тон смутил Федю.

— Да все очень быстро произошло, Иван Иванович! Я, как было договорено, стоял у входа за кулисы. Тут ко мне подходит Аксенов и спокойно говорит: «Я все разбросал. Только меня инспектор гимназии заметил. У входа вертится. Выдаст». Я сейчас же провел Кешу в коридор, выпустил его во двор через боковую дверь. И тут же закрыл ее снова старыми декорациями. Вот и все.

Федя замолчал. Иван Иванович печально глядел на него, и от этого взгляда Феде стало не по себе.

— Я думаю, что все в порядке, Иван Иванович. Выход этот совсем незаметный. О нем мало кто знает. Я о нем только потому знаю, что много раз сам ставил декорации для гимназических спектаклей.

— Ну ладно, ступай. Завтра пришлю за тобой — доскажешь…

Федя был взволнован. Ему очень хотелось бы еще побыть с Иваном Ивановичем, но старик, видно, был не в духе.

Федя поднялся было и снова сел:

— Простите, Иван Иванович! Еще одно обстоятельство… — И он рассказал о встрече с Чураковым.

Бочаров слушал, приставив к уху ладонь, переспрашивал, словно все это было бог весть как важно. И лицо Ивана Ивановича было необычным — осунувшимся, почерневшим.

«А вдруг заболел?» — с беспокойством подумал о старике Федя.

— Теперь все? — спросил Бочаров усталым голосом.

— Все, Иван Иванович! Спокойной ночи!

И Федя ушел в уверенности, что все обошлось благополучно.

О провале двух членов организации Читинский комитет узнал в эту же ночь. Докладывал Иван Иванович. За окнами медленно светлело. Словно нехотя, отступала ночь.

— Значит, Кешку взяли без листков? — нетерпеливо переспросил Гонцов.

— Он сказал Смагину, что при нем ничего нет.

— Это все же лучше для Кеши, как считаешь, Миней?

— Не думаю. Обвинение будет строиться на опознании его Кнышем. По нынешним временам этого достаточно.

Гонцов стукнул кулаком по столу:

— Ведь как продумано все было! Подвернулась же эта скотина Кныш! Чего он на балконе делал?

Иван Иванович пожал плечами:

— Шпионил. Выискивал гимназистов младших классов, которым запрещается ходить на вечерние представления.

— И такая случайность сгубила нашего Кешку! — с горечью воскликнул Гонцов.

— Шпики — это не случайность, — проговорил Иван Иванович.

— Осудят Кешу, — глухо сказал Миней.

И Бочаров почувствовал себя виноватым в том, что ему придется нанести товарищам еще один удар.