Татьяна Тимохина - Мои хорошие друзья. Лесная песня

— Хлоп! — захлопнулись два обруча, прихватив хорька за передние лапы.

Напрасно пытался хорёк освободиться из капкана. Бился, бился, совсем обессилел, а всё зря.

Утром пришёл дедушкин сосед и, увидев хорька, ахнул, схватил ящик и побежал к Мишиному дедушке.

Миша ещё спал, но, услышав шум, вскочил, чтобы посмотреть на зверька, из-за которого было столько волнений. Думал Миша, что зверёк этот не меньше собаки. Где там! Такой, как котёнок. А шкурка желтовато-чёрная.

— A-а, голубчик, попался! — сказал дедушка.

— Ты, Петруш, наверно, язык звериный знаешь, — с восхищением сказал сосед, обращаясь к дедушке. — Сразу поймал!

— Никакого языка звериного нет, — ответил дедушка. — А вот повадки каждого зверя охотник знать должен.

С этими словами дедушка осторожно прикоснулся к хвосту хорька, и тот очнулся, поднял голову, оживился.

— Ишь ты, живой! — сказал сосед. — Палкой, палкой его по голове, и всё тут!

— Нет уж, — покачал головой Мишин дедушка. — Мы с Мишей его поймали, мы сами и решим, что с ним делать. А ты, сосед, иди-ка по своим делам. Лазить к тебе он больше не будет.

Сосед ушёл. А дедушка положил хорька в брезентовый мешок и потащил его в поле. Миша, конечно же, шёл рядом.

Тоненьким прутиком отхлестал дедушка хорька:

— Вот тебе, вот тебе, нехороший эдакий! Не воруй больше цыплят, не воруй! Понял? Ну, а теперь ступай, детёнышей своих накорми, а то они, поди, голодные сидят. — И выпустил хорька прямо в поле.

— Дойдёт ли? — вздохнул Миша. — Капканом-то его больно придавило.

— Больно, оно, может, и больно, — сказал дедушка. — Да косточки целы наверняка: пружина в капкане слабая была.

Миша остался доволен такой бескровной охотой.

Как-то вдвоём с Санькой отправился Миша в лес.

Санька привёл его на высокий холм, с которого открывался красивый вид. Внизу тёмно-голубой лентой протекала небольшая река, на берегах её густо росла ольха. За рекой простирались колхозные поля, за ними видна была деревня, а в ней — двухэтажный кирпичный дом.

— Моя школа, — сказал Санька.

Миша видел всё как на ладони.

Он улыбался и смотрел, смотрел и улыбался. Право же, разве в городе увидишь такое!

И вдруг неожиданно даже для самого себя закричал:

— Санька, Санька, гляди, вон телёнок бежит, а чудной-то какой! У него ведь на голове — суковатая ветка! И как она только там держится? А вон и ещё такой же телёнок, с такой же веткой! И ещё, ещё! Раз, два, три, четыре, пять!

— Чудак ты, Миша! — рассмеялся Санька. — Какие же это телята! Да это ведь олени. И на головах не ветки у них, а рога.

— Олени? — удивился Миша. — А я-то думал, олени только на Севере бывают… Смотри, Санька, они уже не бегут, а остановились.

— Остановишься, коли близко жильё человечье. Боятся они.

— А чего им бояться?

Олени стояли как вкопанные, с высоко поднятыми головами.

— У них много обидчиков. Не только волки, но и браконьеры.

— Это ещё что за звери такие?

— Не звери, а люди. Только плохие люди. Охотятся не тогда, когда можно, а когда захотят. Вот и истребляют оленей почём зря.

Из деревни донёсся собачий лай. Олени вздрогнули и стрелой помчались в сторону леса.

— Эх, ушли! — с досадой проговорил Миша, которому так хотелось ещё хоть немножко посмотреть на оленей.

— Да ты не расстраивайся, — успокоил его Санька. — Увидишь их и в другой раз. И не только их, но и медведей, и лосей, и лис. У нас всё увидишь, не беспокойся.

Миша с уважением посмотрел на Саньку: ведь его товарищ видел так много зверей и вообще так много знает.

— А вот слышишь — птицы поют?

Миша кивнул головой.

— Вот как заливаются, — продолжал Санька. — Настоящий птичий оркестр. И птица каждая в этом оркестре — музыкант. И точно так же, как в оркестре каждый музыкант исполняет свою партию — один на рояле, другой на скрипке, третий на виолончели, четвёртый на флейте, так и в птичьем оркестре. Слушай! Вот… «Чрр, чрр, чувррр!» Это скворец. А вон там, на той берёзке, зяблики: «Цинь! Цинь! Цинь!» И синички на той ёлке — почти так же. Как начнут с самого раннего утра, так и играет весь день птичий оркестр.

— А они не устают играть целый день без отдыха?

— Устают. Только не от пения. Поют не одни и те же птицы, а все по очереди. Потому что им нужно много времени, чтобы добывать корм для себя и для своих птенцов, и чтобы этих птенцов кормить, чтобы яйца высиживать.

— А зачем их кормить, что, они сами не могут поесть?

— А ты всегда сам ешь, что мама скажет? Да ты ещё что. А маленьких детей и человеческие мамы тоже кормят. Верно?