Екатерина Мурашова - Живущие рядом (сборник)

Неожиданно из темнеющей глубины леса прямо ко мне медленно вышел Вилли. Он выглядел уже очень старым. Огромные лапы ступали по песку не слишком уверенно. Рыжая шерсть потускнела и свалялась в большие продолговатые колтуны, напоминавшие косички-дредды растаманов.

«Старина Вилли, ты жив! — искренне обрадовалась я. — А где же Полковник?» — Пес не ответил, но дружелюбно замахал пушистым хвостом, предлагая свою компанию для продолжения прогулки. Дальше мы пошли вместе. Я полагала, что на обратном пути Вилли снова свернет в лес и направится домой, но ошиблась. Вилли сопровождал меня до самого лагеря, возможно, привлеченный ароматами готовящегося на костре ужина. Видимо подслеповатый в прозрачных весенних сумерках, он вошел в лагерь вслед за мной и только тут увидал поднявшегося от костра черного пса. Опешивший от такого наглого вторжения чужака Ушан вздыбил загривок и зарычал. Растерянный Вилли прижался пушистым боком к моим ногам, явно ища поддержки. Ровесник Вилли, Уши тем не менее казался намного бодрее и здоровее старого чау.

— Вилли! — с чувством, напоминающим смятение, сказала я, зная, что старые собаки практически понимают человеческую речь. — Видишь ли, Вилли, Уши — это моя собака! Я не могу…

Вилли понял. С тяжелым вздохом он отошел от меня, уперся в землю толстыми, разъезжающимися задними лапами и обнажил сточенные клыки. Уши сделал несколько неуверенных шагов вперед. Он должен был прогнать из лагеря эту большую, похожую на медведя собаку. Чужак не уходит, значит надо драться. Но — видит собачий бог! — как же ему этого не хотелось!

Два старых пса стояли друг напротив друга. Уши, приподнявшись на артритных лапах и насторожив загривок, Вилли — полуприкрыв замутненные катарактой глаза и обречено прижав короткие уши.

Все в лагере были захвачены драматургией происходящего и достаточно бестолково и антропоморфно пытались воззвать к собачьему разуму.

— Уши, не трогай его. Хочешь булки?

— Помнишь, вы же дружили когда-то, играли вместе. Вспомни, Уши! Вспомни, Вилли!

— Вы же старые уже и последний раз видитесь! Ну что вам теперь делить?!

— Вилли, уходи домой! Где дом, Вилли? Иди туда, а то он тебя покусает!

— Уши, не надо драться, не надо, видишь же, какой он больной, — заклинал мой сын, пытаясь привлечь внимание нашего пса.

Но старые собаки явно видели только друг друга. И все, что для них происходило в эту минуту, происходило исключительно между ними двумя. Напряжение витало над поляной, колышась взад и вперед, словно дым от костра при смене ветра. Любопытные чайки столпились на берегу и почему-то напомнили мне футбольных болельщиков.

Вилли ждал. Уши рычал на одной ноте и не мог ни на что решиться. Тогда решение принял чау-чау. Он подошел к дереву на окраине лагеря и задрал лапу. Уши не шевелился. Пометив территорию, Вилли, опустив голову, пошел прочь. Уши, вздохнув с видимым облегчением, тут же приблизился к тому же дереву и тоже пометил его.

— Хорошо собакам! — непонятно пробормотал кто-то из моих приятелей-мужчин.

Вслед за Вилли Уши вышел на пляж. Чау-чау уходил в закатную тень, медленно переступая по холодному песку негнущимися лапами. Несколько раз он останавливался и оглядывался через плечо. Уши внимательно, не отрываясь, смотрел ему вслед. Он явно не жалел о несостоявшейся драке и больше не мечтал о победе над врагом. На его выразительной седой морде стыло странное, почти болезненно напряженное выражение.

— Может быть, они вспомнили? — тихо спросил стоявший рядом со мной друг. — Но тогда — что?…

Я молча кивнула. Никаких сомнений у меня не было. Если псы и вспомнили о чем-то в эту свою последнюю встречу, то только об одном. Огромные щенки — рыжий и черный — радостно играющие на золотом песке в зеленоватой кружевной пене прибоя…