Екатерина Мурашова - Дверь, открытая всегда

– А я завяжу. Вот чашку эту продам, деньги возьму – и завяжу. Истинный крест, дядя Петя. Куплю ларек, буду пышки продавать… Больше всего с детства уважаю пышки с сахарной пудрой… Шпень, а ты пышки любишь?

– Дядя Мотыль, а разве чашка – у тебя?! – Шпень едва не подавился картошкой, с трудом проглотил, с хрустом откусил огурец. – Я думал, она у этого, у Птицы, осталась…

– Думал он! – Мотыль отвешивает мальчишке легкий подзатыльник. – Индюк тоже думал, а знаешь куда попал… Не твоего это ума дело…

Несколько минут все молчат. Шпень сосредоточенно доедает картошку и все остальное, думает. Потом аккуратно вытирает пальцы о край расстеленной на столе газеты. Поднимает взгляд.

– Сейчас пойду посуду вымою… Но только отчего же не моего? Ты ж, дядя Мотыль, на покупателя-то выхода не имеешь? На того, заграничного?

– А ты, шкет, имеешь, что ли?

– А у меня есть план.

– Да поди ты…

– Погоди, Васятка. Я ж тебе говорю, они – новое поколение, у них мозги по-другому устроены. Излагай, Шпендик.

– Значит так, – Шпень с торжеством смотрит на Мотыля. – Излагаю. У Птицы есть покупатель, который с него за пропавшую чашку три шкуры спустит. А чашки у Птицы нет. Значит, что? Значит, надо ему чашку у тебя отнять, а тебя – кончить. И меня тоже кончить, потому что я его знаю и могу выдать. Хоть историкам, хоть милиции, хоть еще кому. А если ему всего этого не сделать, то кончат, скорее всего, его самого. И значит, просто на все это плюнуть он не может. Так?

– Ну, так, – хмуро говорит Мотыль. – И что с того?

– А то, что Птица нас на покупателя и выведет.

– Как это?

– Очень просто. Он все равно будет меня искать. А я ему покажусь и дам понять, что мы с тобой – заодно. Сразу убивать меня он не станет, потому что понадеется, что я его приведу к чашке. И сразу же побежит докладывать покупателю. А мы за ним проследим, узнаем, кто покупатель, свяжемся с ним напрямую и предложим купить чашку у нас. Им же все равно, кому деньги платить. Так?

– Нет, Шпень, слишком сложно и опасно, – решительно возражает дядя Петя. – В конце твоего плана вообще никого в живых не останется. И кто будет следить за Птицей? Ты, что ли? Или Васятка? Да он же вас вмиг просчитает. Я для таких дел уже слишком стар…

– А вот и нет! – торжествующе смеется Шпень. – У меня есть люди. Они проследят в лучшем виде. Вы что думаете, я такой простой, да? Я, когда сюда первый раз шел, тоже подстраховался… Ну и не надо так сопеть… Почем я знал, что ты, дядя Мотыль, меня сразу же не пристукнешь… Помните, я у окна руками махал? Ты, дядя Петя, еще спросил, кого я там увидел? Это я отбой своим людям давал, в смысле, что все в порядке…

– Я понял это еще тогда, – соглашается дядя Петя. – Ждал, когда ты сам скажешь… Видишь, Васятка, они и впрямь другие… Сколько тебе лет, Шпендик?

– Сколько не есть, все мои! Так что, принимаете мой план или как?

– Обсудить надо, – все так же хмуро говорит Мотыль.

Квартира Родиона. Отец с сыном пьют чай на кухне. Кот ходит внизу, с урчанием трется об ноги. Отец мнется, собирается что-то сказать, несколько раз сворачивает в сторону.

– Родя, подай масло… Не кроши хлеб… Да не давай ты ему колбасы, он ел полчаса назад! И так не кот, а дирижабль какой-то… – наконец, решается. – Родька! Мать велела мне с тобой поговорить.

– О чем, папа?

– Маме передали, что тебя видели в очень странной компании.

– Кто передал?

– Не знаю. Какая-то ее подруга. Это не имеет значения, потому что она хорошо тебя знает, и не могла ошибиться. По ее словам, ты болтался на рынке в обществе кавказского мальчика и какого-то беспризорника. Вы оживленно что-то обсуждали. Это твои новые друзья? Тогда почему мы с мамой о них не знаем?

– Да, это мои новые друзья. И я не считаю нужным обсуждать это с тобой и мамой. Кажется, ты сам говорил мне, что друзей каждый выбирает сам.

– Да, это так. Но дружба предполагает общие интересы. Что у тебя общего с вышеупомянутыми персонажами?

– Это мое дело.

– Хорошо. Но скажи мне откровенно, Родион: ты ни во что не вляпался? У тебя сейчас сложный возраст, тебе хочется самоутвердиться. Ты учишься в специальной школе, у тебя с раннего детства специфический круг общения, в чем-то ты далек от обычной жизни, многого в ней не знаешь. Я все это понимаю, и, если надо, если ты влез во что-то, постараюсь тебе помочь. Так как?

– Нет, папа, – со всей возможной твердостью отвечает Родион. – У меня все нормально.

– Ну, как знаешь…

– А что, папа, та чаша из клада, про которую ты мне рассказывал. Ее еще не нашли?